Наступил последний день декабря, и стало очевидно, что папа не приедет, значит, и этот Новый год мне предстояло встречать в одиночестве. Тётя Клава извинилась, сказав загадочным голосом, что у неё «планы» на вечер, и, раздражённо пожелав ей повеселиться от души, я закрыла дверь. Вытащив с антресолей ёлку, поставила её посреди комнаты, ещё час просидела, перебирая старые игрушки, но так ни одной и не повесила ― чувствовала себя брошенной и ненужной, даже позвонить было некому…

Однако ближе к двенадцати, притащив из холодильника салат и шампанское, включила телевизор и, усевшись на пол перед «глупым ящиком», начала праздновать. К бою курантов я была уже хороша ― сказалась неумение пить, зато на душе стало гораздо легче. Покричав «ура», даже успела загадать желание, и как только за окном начали взрываться петарды, нетвёрдой походкой побрела к балкону, прихлёбывая шампанское прямо из бутылки.

На улице люди веселились, поздравляя друг друга, и глядя на праздничный салют, хохоча, взрывали хлопушки. Мне вдруг стало так завидно и захотелось туда, к ним, что, не раздумывая, кое-как обувшись и натянув пальто, я поспешила на улицу, так и не выпустив из руки недопитую бутылку шампанского.

Мне даже в голову не пришло задуматься над вопросом ― взяла ли с собой ключи и закрыла ли входную дверь ― в тот момент было не до этого. Выйдя в холл перед лифтом и с трудом попадая пальцем в кнопку вызова, ждала, нетерпеливо прихлопывая ногой в такт известной новогодней песенке, раздававшейся из-под соседской двери.

– Весело им, сволочам, и дела до меня нет ― конечно, зачем я им сдалась! Кому вообще нужна, даже родной отец бросил, ― бубнила себе под нос, распаляясь всё больше и больше. Весёлое настроение очень быстро менялось с «люди, я вас обожаю!» на «ненавижу всех и вся». Лифт, наконец, приехал, и я бесцеремонно в него ввалилась, краем глаза заметив, что там уже кто-то стоит, опустив голову.

– Здравствуйте, с Новым годом! ― чудом сохранив остатки вежливости, пробурчала я, собравшись снова приложиться к бутылке шампанского, которое, как назло, никак не кончалось. Двери с противным скрежетом закрылись, и лифт поехал вниз. Тут молчаливый сосед, даже не потрудившийся ответить на поздравление, поднял голову и улыбнулся. От этой улыбки хмель стремительно меня покинул. Я икнула, вжавшись в стену кабинки так сильно, словно хотела прямо через неё на ходу вывалиться наружу, лишь бы сбежать от попутчика…

Это был… ну, как его там звали, молодой «практикант», помощник страшного полицейского. Такой румяный, лопоухий, всё время прятавшийся за своим начальником. Сейчас он не казался ни испуганным, ни нерешительным, это был абсолютно другой человек, да что я говорю, не человек вовсе. Он был высоким и даже мог показаться симпатичным, если бы не круглые рыбьи глаза, холодные и пустые, и ухмыляющийся рот, прямо как у его начальника, полный мелких, острых, словно специально заточенных зубов.

Парень моргнул, закрыв свой ужасный рот. Я выдохнула, решив на мгновение, что всё это мне почудилось спьяну. Но его длинный чёрный язык, неожиданно высунувшийся наружу и облизавший тонкие губы, убедил, что это точно не видение, а…

– Какая мерзость… Ты, тварь, ещё смеешь ухмыляться и облизываться на меня, да я тебя… получи! ― со всей силы врезала ему по противной физиономии бутылкой, зажатой в правой руке.

Он ещё больше выпучил глаза, сползая по стенке на пол. Я смотрела на него сверху вниз и не могла поверить, что это моих рук дело. В жизни Ася Трифонова и мухи не обидела: ругалась ― да, бывало, но чтобы кого-нибудь ударить? Однако, доказательство, как говорится, было налицо, то есть, на полу.