– Всё, больше не могу, надо отдохнуть…

Так и лежала на холодной земле, вцепившись руками в мягкие стебли осоки, ища спасения от вновь подступившего головокружения и не понимая, баюкают ли меня объятия ласкового сна, или это равнодушное беспамятство утаскивает разум в свой бездонный чёрный колодец. Главное, что на тот момент мои мучения временно закончились…

Глава 2

Ресницы слегка вздрогнули, но просыпаться совсем не хотелось: голова разламывалась от ноющей боли, а в теле была такая слабость, словно я только что вернулась из похода и, преувеличенно стоная, без сил бросилась на кровать:

– Мамуль, я дома!

Только это был не мой дом: жёсткий, неудобный матрас под спиной, и в руке что-то мешало. С трудом повернув голову, обнаружила стоящую рядом капельницу и присосавшуюся к вене трубку с иглой. Белый в потёках потолок с пыльной лампой дневного света, крашеные стены в мелких и не очень трещинах, а вот и тараканчик куда-то шустро пробежал, спеша по своим делам. И этот ни с чем несравнимый запах больницы… Неужели, заболела ― почему же тогда не помню этого?

Негромко скрипнула дверь, и я открыла глаза. В комнату вошёл молодой симпатичный доктор и усталым, безразличным голосом то ли спросил, то ли просто констатировал факт:

– О, очнулась.

И, поморщившись, добавил:

– Ну, как себя чувствуешь? Тут полиция ждёт не дождётся, когда же ты заговоришь, у них, видно, накопилось много вопросов… Так что держись.

Он неторопливо взглянул на показания приборов, к которым я, оказывается, была подключена, деловито приподнял пациентке веки, осматривая глаза, недовольно хмыкнул и позвал медсестру. Они недолго поговорили между собой, после чего зевающий доктор ушёл, даже не взглянув в мою сторону. «Сестричка» же проявила гораздо больший интерес: пока ставила укол, то и дело бросая на пациентку странные взгляды, полные любопытства и… страха.

– Она меня боится, что ли? За сумасшедшую, наверное, принимает… Неужели я что-то натворила, да и вообще, ― причём здесь полиция?

Но сколько я ни морщила лоб, ничего так и не вспомнила.

Из-за двери раздалось негромкое покашливание, и в палату вошли двое ― худой, совершенно седой мужчина с холодным жёстким взглядом маленьких прищуренных глаз и молодой крупный парень, видимо, его помощник. Очевидно, что «младший» очень старался заслужить одобрение начальника: он напомнил лохматого щенка, восторженно заглядывающего в глаза хозяина и радостно молотящего хвостом в ожидании похвалы или подачки. Только парень был коротко стрижен, лопоух и с румянцем во всю щёку. Без хвоста, конечно, но с таким же, как у собаки, преданным взглядом.

Почему-то подумала:

– Наверняка, практикант. Сразу видно ― подхалим, терпеть таких не могу…

Седой человек не спеша подошёл к кровати, и мне сразу же захотелось спрятаться от него под больничное одеяло. «Практикант» не очень уверенно выглядывал из-за спины старшего, его руки, сжимавшие блокнот, почему-то нервно вздрагивали. Пожилой полицейский, одетый в тёмный плащ с наброшенным сверху белым халатом, дружелюбно улыбнулся, но его глаза при этом оставались совершенно равнодушными. От этой улыбки стало ещё страшнее, и по спине пробежала ледяная струйка пота.

– Как же он похож на мёртвую рыбину ― мерзкий, противный, а глаза ― пустые и круглые. Точно рыба ― только не в чешуе, а белом халате, ― подумала я. Были бы у меня силы ― выскочила в чём была из кровати, убежав без оглядки, ведь эти цепкие глаза уже заочно меня осудили и приговорили. Хоть, правда, и не знаю, за что…

– Вот Вы, наконец, и проснулись, простите, не знаю Вашего имени-отчества. Мы с Сергеем Петровичем, ― он кивнул в сторону «практиканта», ― заждались уже, второй день пошёл. Ну да ладно, главное, что Вы в порядке. Врачи говорят ― жизни ничто не угрожает. Надеюсь, мы сможем поговорить? ― его голос был сладок как патока и так же скользок. Меня чуть не вывернуло наизнанку, и я невольно поморщилась. Это жест от него не ускользнул ― правое веко задёргалось в нервном тике. Однако полицейский продолжил как ни в чём не бывало: