Впрочем, у этого состояния был и плюс: ей стало плевать на странности вокруг и тот факт, что завтра она, похоже, прогуляет рабочий день в самый аврал учебного года и крупно вляпается.

- Давайте сходим до учебного корпуса, - предложил ректор, не дождавшись от нее ответа. – Вам все равно нужно где-то ночевать. А там есть уже обставленная комната. Не будете же Вы спать в этом кресле, верно?

Девушка покосилась на свой кожаный трон. А почему бы и нет? Удобный и надежный предмет мебели. Она в нем уже пригрелась. Сон это или не сон, но возможности выйти в Интернет здесь нет, а значит, и шанса сдать отчеты вовремя – тоже. Если только через собственный труп, чего не хотелось бы. А раз шансов закрыть год без нагоняя нет, то какой смысл себя пилить?

«Надо расслабиться и забыться», - подумала она. Кресло было отличное, а недосыпа за последний месяц у Марины накопилось часов на пятьдесят. Поспать – лучшее применение имевшихся у нее суток. Хоть нервничать не будет в ожидании нагоняя от завуча.

- Марина Игоревна, ну, всего один урок, - завел свое ректор. – Ребята ждут, я не могу их разочаровать.

- Так проведите его сами, - с трудом найдя силы для вдоха, вяло предложила девушка. Дурацкая апатия наваливалась с неотвратимостью лавины, делая мир вокруг серым, а попытки что-то в нем предпринимать – бессмысленными.

- Не могу, - поморщился старик. – Дети не должны знать, что ректор – тоже человек.

Марина вздохнула. Конец года, министерские проверки, дежурство на экзаменах, выставление оценок, чертовы прогульщики, которых надо как-то аттестовать, и возмущенные «четверками» родители, которым надо как-то вежливо объяснить, что их дети – увы, не гении, как бы им о том не мечталось. И в разгар всего этого ее на сутки выдергивают неизвестно куда! Да хоть двадцать раз эта академия волшебная, неужто нельзя было дождаться отпуска?

«Как же я устала от всех этих незапланированных работ, - мысленно вздохнула она, но в реальности даже не шевельнулась – тело будто отяжелело. - Эх, надо что-то делать с нервами».

Марина уже несколько дней пребывала попеременно то в слезной истерике, то в ступоре, чувствуя, что не справляется с нагрузкой. И второе было предпочтительнее – не лез никто с заботливым «Девушка, Вам плохо?». Нет, мля, хорошо, просто крыша едет чуток!

«Тихо, тихо, - успокоительно зашептал внутренний голос. – Не ругаемся на воображаемых людей, держим себя в руках. Вокруг творится какая-то дичь, так что лучше не будем на нее реагировать, ладно? Пусть само как-нибудь рассосется, а последствия уж как-нибудь разгребем, не впервой».

- … дети войны, поставленные в невыносимые условия, - продолжал тем временем давить на жалость ректор, не подозревая, что сил на эту самую жалость у Марины уже нет, как и вообще хоть каких-нибудь эмоций. - Их презирают и им же завидуют. Их хотят использовать, но не желают ставить в один ряд с людьми.

Марина пару раз медленно моргнула. Смысл слов ускользал от нее. Хотелось просто сидеть и смотреть в одну точку, а ректора – поставить на паузу.

Не знавший о ее мыслях старик грустно улыбнулся и продолжил:

- Вы не смотрите, что они только что из тюрьмы. Как бы странно это ни звучало, но колония – лучшее, что с ними могло случиться. Там их хотя бы кормили все эти годы, занимали простецким трудом. Но теперь они один за другим становятся совершеннолетними, и начальник колонии больше не может заботиться о них. Улица и голод – вот все, что им светит без связей и образования.

Ректор подошел ближе, поняв, что она практически не слушает его.

- Помогите мне вывести их в люди. Останьтесь у нас, - перешел он на доверительный тон. – Я читал о некоторых сложностях Вашего мира, в том числе в сфере образования. Здесь все не так. Здесь Учитель – это почетное звание. Человек, которого уважают. И каждый ученик понимает, что, не слушая Ваших указаний, он сам себе роет яму.