– Верка, ты – глупец! И Генка – тоже. Два глупца! – начала я выступать, большого значения я этой первой записке не придала.

Но потом последовали ещё разные записочки в том же роде. Я начала злиться и повернулась к ним спиной, не принимая больше никаких записок. Слышу, они начали действовать другим, ещё более ужасным, методом. Они начали всё излагать К.К.!!! Написали ему записку от моего имени. Он, конечно, понял, что она – поддельная. Потом орут ему (Геша орёт) шёпотом:

– Кулак, она хочет, чтобы ты сегодня на Арбат к ресторану «Прага» явился! Она так страдает! Она стесняется тебе признаться. Видишь, отвернулась.

И Верка что-то там болтает.

Ну, я сразу, как прозвенел звонок, вылетела пулей из класса.

У нас следующий – русский.

Я зашла в класс. Вижу – Верка топает и рот до ушей (правда, чуть-чуть виновато).

– Верка! Я с тобой не разговариваю! Всё! – а сама улыбаюсь.

Не хочу улыбаться – а рот сам растягивается. Ну, мы с Веркой по-го-во-ри-ли!

Да-а-а… По-го-во-ри-ли!

Конечно, не так, чтобы – сильно всерьёз. Немножко.

Звонок на урок. На русском Генка присылает мне записку:

«Катька! Не обижайся! Это всё Верка мне говорила».

На другой стороне этой записки я вывела: «ГЛУПЕЦ».

Генка посылает мне следующую записку:

«Это не я глупец, а Верка – глупчиха-тупчиха! Кать! Давай всё это завяжем и – забудем!»

Подумав, я отвечаю:

«У меня пока ещё склероза нет!»

Он в ответ пишет: «Давай – забудем, ну – как другу говорю, ладно?»

Я прочитала, и, не выдержав, улыбнулась (слово «друг» на меня и Гешу действует волшебно), и шёпотом сказала Генке:

– Попробую.

Через некоторое время я получила новое послание от Генки:

«Катька, а по правде – ты любишь Колю?»

Я чуть не растянула рот до ушей, но сдержалась. И вместо улыбки презрительно ухмыльнулась, и на другой стороне крупно вывела: «НЕТ».

Генка, прочитав мой ответ, настрочил ещё:

«А почему? Он ведь хороший парень».

Прозвенел звонок. Я ответила Геше в устном виде:

– Я ничего хорошего в нём не вижу. Я вижу – только мерзостное.

Следующий урок – литература.

На литературе сначала всё было ничего, мы разика два перекинулись записками. А потом – я вижу, Генка мне знаки подаёт. Хочет записку кинуть. А на нас как раз Любовь Гавриловна смотрит. Я так тихонечко головой мотаю – не надо мол! Но – всё напрасно. Генка, не видя взгляда Л. Гавриловны, запускает мне беленький комочек. Я смотрю так «спокойненько» на Любовь Гавриловну, она – на меня, и в это время!!!… Ко мне на парту плавно приземляется Генкина записка! Мне становится неловко, очень, очень неловко, и не знаю – что делать?

– Кокарейкин! – раздаётся грозный голос нашей учительницы.

Бедный Геша растерянно вскакивает.

– Иди ко мне!… С дневником.

Генка плетётся к учительскому столу и выслушивает лекцию. Мне как-то не по себе: вроде бы из-за меня Генка страдает. Я ужасно растерялась и не знаю, куда деваться. Наконец, Любовь Гавриловна приступает к крутым мерам: ставит Генке единицу в дневник и посылает его взять эту злополучную записку. Пока Генка плёлся ко мне, я догадалась развернуть записку и прочла следующее:

«Катька! Напиши мне что-нибудь, а то мне скучно».

Когда Генка протягивал мне руку за этой запиской, я быстро оторвала краешек со словами «а то мне скучно».

Любовь Гавриловна положила записку на стол, но не прочитала.

После звонка пришла Дина Петровна.

Любовь Гавриловна выложила ей это происшествие (причём, улыбаясь), а потом сказала (уже добрым и елейным голоском):

–Хоть чужие записки читать и некрасиво, но я прочту. Раз ты, Гена, принёс мне записку, то я её прочту сейчас.

Она развернула этот комочек и, улыбаясь, про себя прочитала.