Он вёл меня по пустоте, что понемногу начинала приобретать формы, смутно напоминающие знакомые очертания. Казалось, на этой стороне всё теряло краски так же, как и формы. Мы следовали мимо людей, квартир, улиц, потерявших цвета и звуки. Другие фантомы, что попадались на пути, не обращали на нас никакого внимания, их вялые фигуры плавали по густому воздуху, а взгляд, без всякого интереса, покорно следовал за головой. Даже моё недоумение, сопровождающееся пристальным исследованием всего вокруг, не привлекало их интерес.

Закончив своё шествие у скопища таких же как он, фантом триумфально поведал:

– Вот, присоединяйся, это твоя игра на ближайшую вечность.

Он указал на плывущую фигуру с той стороны мироздания, которая виделась неестественной, словно призрак.

Это была женщина, молодая и немного встревоженная, она искала что-то, но то и дело забывала об этом, когда преодолевала расстояние из комнаты в комнату. Рассеянность пугала её, и та нервничала, хватаясь за голову.

– Она заплачет, или я проиграл.

Присутствующие призраки не отличались чертами, что различают живых, мы все стали на одно лицо, пугающе уродливое, как и наши души, видимо.

Один из фантомов вскинул кулаки вверх, когда девушка горько всплакнула, уткнувшись носом в ладонь.

– Вот так-то, ты проиграл, иди к коматозникам, давай-давай.

Тогда один из собравшихся отделился от компании и вялым ходом двинулся куда-то. Последовав за ним, мой взгляд подплыл к почти недвижимым фигурам, когда проигравший, надувшись, отвернулся с недовольным кривлянием.

– Что с ними? – спросил я каждого, кто мог услышать, дивясь каменным изваяниям.

– Застывшие, с ними не весело.

– Они были уже, когда я сюда попал.

– А я знал вот этого, он здесь недавно, видать, совсем опечалился.

Оцепеневшие, словно не пожелав бороться с густой смолой, в которой нам всем приходилось двигаться, они походили на ледяные статуи, не выражающие ничего: ни мысли, ни сожаления, ни жизни. Чувствовали ли они что-нибудь при этом, никто не знал, но говорят, те со временем пропадали без следа.

Я был удивлён, никто из присутствующих не говорил о прошлом и не рассуждал о будущем. Что ожидало тех, кого не стало, они насовсем исчезали или отправлялись в другое царство? Ждал их рай за искупление или ад за трусость перед вечностью? Казалось бы, прожив жизни, все оказывались в ином мире, о котором каждый, так или иначе, размышлял, но кучка фантомов будто забывала о прожитом, а может, поглощённые азартом, просто боялись думать. Их интерес ко всему, кроме игры, пропадал так стремительно, что моё появление и вопросы лишь изредка выдёргивали от задора, и то на мгновение.

– Нет, дети – это невесело, слишком любопытные, им неизвестна тревога. Вот, этот подойдёт. – внимание толпы сгустилось у седовласого мужичка на улице, и я стремительно последовал за ней.

Готов поклясться, старик что-то слышал, он вёл себя странно, словно отмахивался от голосов, пока окружавшие его незримые наблюдатели бормотали нечто невнятное.

– Ставлю на то, что ввергну его в безумие.

– Очень абстрактно, давай конкретнее.

– Ему вызовут машину, в которых возят психов, свяжут, может даже кляп наденут.

– Любишь же ты доводить всё до абсурда.

– Можно подумать, вызывать у женщин слёзы не так жестоко, не обеляй себя, говори, принимаешь ставку?

– Принимаю. И я не обеляю себя, а очерняю тебя, это не одно и тоже.

Они играли в нечто, чему не было названия, на мелкие пакости и незначительные наказания, в виде временного изгнания. Большего у них не было. Играл не каждый, лишь те, кто был здесь давно, иные просто наблюдали шоу и воображали о своей партии. Были и те, кто попросту блуждал, размышляя о своём, казалось, вечность в уединении даровала им немалую концентрацию, отчего в их мыслях не существовало ничего, кроме них самих. В каком-то смысле я даже завидовал их одиночеству, кто знает, что им пришлось преодолеть, чтобы так погрузиться в себя, но сумасшествие явно защищало их от безумства, которым я вполне мог захлебнуться.