Девушка, чьё лицо показалось мне удивительно миловидным в местном пейзаже, схватила растерявшегося меня и повлекла за собой в маленькое помещение. Тусклое освещение тесных комнат, где всё пространство занимала одна только кровать, играло пятнами на её теле. Она двигалась, словно змея в припадке бесконтрольного позирования, и я, упав на кровать, запрокинул голову, чтобы потерять из виду царившее хладнокровие. Её прикосновения обдавали жаром и оставляли остывать обнажённые участки. Когда она забралась на меня, как на покорного скакуна, я спросил её имя и в сладком стоне та прошипела:

– Арлет.

Арлет – слишком красивое и одухотворённое имя для продажной девки, может оно было ненастоящим, как и её очаровательное лицо, как и эта похоть и последующее удовольствие.

Она была прекрасна. Выглядела как женщина, пахла как женщина, даже говорила как она, но что-то было во взгляде, что выдавало в ней тяготы не женского занятия. Она будто бы исчезла – тело здесь, а души не было – и стала просто вещью затоптанной и выцветшей.

Я не осуждал таких, как она, выбор пал и все мы играли картами, что нам раздали, но её погибшее холодное тело прилипало к рукам и вызывало отторжение.

– Ты много держишь в голове – она достала из моих штанов деньги и, отсчитав пару купюр, забрала их, положив остальное обратно в карман.

Похоже, для полёта сознания тоже следовало купить билет.

– Подари мне череду лучших воспоминаний, а то в голову лезут одни беды.

Мать всегда хотела, чтобы я был полезен миру, отец же, как более приземлённый человек, желал, чтобы я был полезен хотя бы семье. Но, по злой шутке судьбы, я стал самой бесполезной единицей в мире.

А мне бы так хотелось стать иным, тем, кто после стольких трудов и лишений моей семьи станет для них божественной наградой и отдушиной. Мои родители вполне заслужили благодарного и покорного сына, что с трепетом продолжил бы их дело, пусть оно и не претендует на высшие замыслы. Но вероятно Бог или судьба, или кто-то ещё, кто придумал правила этого мира, умеет смеяться, ибо так шутить с маленькими жизнями может только по-настоящему отчаянный весельчак.

Если бы я пошёл на поводу у их намерений, то бесспорно был бы куда несчастнее, не имея даже шанса исправить написанное. Но моё бегство скорее всего сделало несчастными их, и в этом я признаю свою вину. Я хотел отбросить все свои прошлые связи, отказаться от семьи, и, надеюсь, они сделали так же без сожалений. Пусть их терзает ненависть ко мне, чем пожирает скорбь.

Мелкие пылинки танцевали в воздухе под лучами дневного солнца, что настойчиво внедрялось в комнату в узкие щели гнилых досок. Лучи играли на её теле, и, когда я прикасался к ним, мои руки тоже начинали сверкать.

– Ты знаешь, а я вот, вопреки здравым возгласам, не вижу смысла развивать своё тело, – я гладил ровную плотную кожу, растёкшуюся на кровати, и представлял, будто девушка слушает меня с упоением, как любовники внемлют друг другу после пылкой близости – вернее сказать, пускать все жизненные ресурсы исключительно на это. Да, в жизни важен баланс, без тела не существует разума, и наоборот, пока по крайней мере. Но тело, как и любой материал, так ненадёжно, хрупко и переменчиво. Стремление постичь, покорить мысль, подобно физическому упражнению, – вот моя задача. Тело погаснет и умрёт, а разум останется здесь, он перейдёт к другому через оставленную историю.

Теперь я платил ей, чтобы она была только моей и держала комнату для моего отдыха. Так даже казалось, будто мы были парой, обещавшей друг другу безграничную любовь. Она слушала мои унылые размышления и делала вид, что я самый умный человек на земле, а я обеспечивал её незамудрённое существование.