В заливе снова прогремели пушки. Эдит еще сильнее прижалась к Авинашу. Задрожали цветные витражи в двери. Сверху донесся звон посуды. Не отнимая рук от ее талии, он завел ее внутрь, закрыл входную дверь и приставил ружье к стене. Эдит все еще дрожала, и Авинаш обернулся, ища взглядом кого-нибудь из слуг, чтобы попросить стакан воды.

Но не было видно ни молодых служанок, которые – по-прежнему – в каждый его приход едва заметно улыбались, ни управляющего Христо – а уж он-то всегда бывал в прихожей. Это что же, они с Эдит в доме одни?

Авинаш взял руки женщины в свои.

– Пришел греческий флот. Войска высаживаются на берег.

Эдит уткнулась лицом в его плечо. Дрожь прекратилась. Голос ее звучал глухо:

– Кого они тогда атакуют? Зачем обстреливают город? Это итальянцы? Или турки пошли в контрнападение?

– Да нет же, дорогая моя. Никто никого не атакует. Корабли в порту просто дают праздничные залпы. Так вот почему ты…

Авинаш крепко, как ребенка, обнял Эдит своими смуглыми руками. Он подумал о том, не заняться ли им любовью в одной из тех комнат, где они еще этого не делали, или на кухне, или в чулане, а может, и прямо здесь, в прихожей, пока нет вечно дежурящего Христо.

– Значит, все в порядке, волноваться не из-за чего?

– Да, кажется, все спокойно. Солдаты расходятся по разным районам. Пока никакой опасности. Если хочешь, я провожу тебя до Кордона. Христиане заполнили всю набережную. Ты бы только видела, они просто потеряли голову от радости. Устроили на Кордоне настоящий праздник.

– Что, мой генерал, на улицу выходить уже можно?

Авинаш догадался, что она припомнила ему вчерашний приказной тон. Значит, потихоньку приходит в себя. А управляющего Христо она вчера, видимо, сразу отправила домой.

Не выпуская ее из рук, он попытался заглянуть ей в глаза. Но Эдит не поднимала головы от его плеча.

– Представляешь, некоторые греческие солдаты даже не знали, куда они плывут. Им сказали, что будут учения в каком-то украинском порту. Только утром, когда вошли в залив, они поняли, что оказались в Смирне.

– Даже глухой султан слышал об оккупации, а они не слышали?

Авинаш удивился тому, каким тоном она это произнесла, но промолчал. Несмотря на ее обычную язвительность в голосе, Эдит с непонятной даже для нее самой нежностью продолжала льнуть к Авинашу. Руки мужчины сами собой пробрались под шелковую ткань халата и нашли маленькие груди. Эдит издала звук, прося то ли остановиться, то ли продолжить.

– Где Христо? И где Зои и служанки?

– Не знаю. Когда я проснулась, никого уже не было.

– Наверное, тоже на набережной, – пробормотал Авинаш, даже не задумываясь о том, каково было проснуться в пустом доме для его любимой женщины, которую он уже столько лет обожал, чьим капризам потакал, чьи тайны разгадать он якобы отчаялся, но которую, как он сам полагал, знал весьма хорошо.

Отношения Авинаша и Эдит длились уже одиннадцать лет. Ранними зимними вечерами в неверном свете приглушенной газовой лампы или же весной в послеобеденные часы они курили дурманящий кальян, лежа на кровати Эдит, или же получали удовольствие от занятий любовью, или дремали, когда пахнущий морем ветерок шевелил тюлевые занавески и обдувал их вспотевшие тела. Но прежнего желания уже не было. И сейчас, когда их потянуло друг к другу с той же жадностью, что в первые годы, они хотели насладиться этим моментом до последней капли… Хотели – да, но из страха, что в любой момент может вернуться управляющий или кто-то из слуг, они так и стояли, прильнув друг к другу, в прихожей и продолжали разговор о мире по ту сторону двери.