– Многое изменилось с тех пор, как ты ушёл на войну.

– Где мои родители? – ветеран был твёрд, как скалы Мидлкроуна, дразнившие его на заставе Врорк своими платиново-золотыми отблесками. – Мне нет дела до сантиментов. Я вернулся домой и не встретил тепла, на которое рассчитывал. Моя родина словно вывернута на изнанку. Я защищал её от войск юга, от кого я не смог сберечь отчий дом?

– Волэн, повторюсь, многое изменилось, я понимаю твоё настроение. Тебя не было очень и очень долго. Уверен, что твоя жизнь на заставе неслась вперёд стремительно, но здесь время текло медленно, и было насыщенно событиями. Кроссвинд всегда был приютом для странников и не только. Когда стало известно о нескольких поражениях у заставы Голдвэйн, многие жители Дирпика бежали на север. Большинство проходило и здесь. Они сеяли панику, не останавливались, уходили всё дальше. Даже местные пугались такой расстановки сил. Никто не ожидал, что Заспиан обретёт подобную мощь, – Надсон-Нарбута потрясли такие известия. Жители Скайсдора отличались мужеством и силой, патриотизмом, верой в богов, дарующих вечную жизнь храбрым. А тут такое. – Да, я вижу, как ты поражён и раздосадован. Однако удивляться нечему. Конунг[3] Уве Хедлунд проявил слабость, заразив свой народ малодушием. Он остался греться в чертогах Айскреста, пока вероломный юг грезил о том, чтобы топтать нашу землю. – Это было правдой, верховный вождь всех ярлов не выступил к границе, вместо него командование принял его брат – Одд «Ледяная Ладонь» Хедлунд. Слухи бродили среди воинов разные, поговаривали, что возможно после войны не быть Уве конунгом. Но Волэн не знал, что это настолько серьёзно ранит народ. Ветеран и в самом деле черствел с каждым месяцем войны. – Так потихоньку и пустел Кроссвинд, огороды, фермы, всё приходило в негожее состояние, пока не осталось горстки людей верных этой земле.

– А мои родители, они тоже ушли?

– Нет. Твоя мать скончалась следующей весной после твоего ухода. Перхуй, да грудная жаба. Но отец твой остался не только из-за неё. Он не мог покинуть землю, где похоронено столько Надсон-Нарбутов.

«Я чёрств, как земля, укрывшая кости моих родных, – Волэн заметил, как Андерс смотрит на его реакцию. – Даже не выдавить слезу! Стоит ли этого стыдиться? Хотя перед кем?!»

– Что с деревом, кто повесил этих людей?

– Их убили прежде, чем повесить. Я расскажу всё тебе подробно. Кроссвинд не прекратил принимать путников. Трактир «Горячего быка» и по сей день управляется Йоэлом с орехового холма. Несколько раз постояльцы не хотели платить и угрожали работникам, но то, что произошло месяц назад, стало настоящим потрясением для горстки наших оставшихся земляков.

«Ветер на улице громко выл, собаки вторили ему, обращаясь к полной луне. Начало осени предзнаменовалось чересчур резким похолоданием. Вечер так и просил, чтобы его утопили в пряном эле, да согрели жарким из оленины. Йоэл порадовал патронов таверны и тем, и другим. А для того, чтобы порядком сдобрить посетителей, хозяин «Горячего быка» договорился с группой заезжих менестрелей, остановившихся у него постояльцами.

Банда Солёной Инги исполняла похабные песенки, делая перерывы на перекус и выпивку. Флейтистка, трубадурка, ложечница, деваха с лютней и три солистки заводили местных стариков и женщин, отвлекая от горестных дум о войне и бойцах, которых на неё пришлось отпустить. Были с ними и два мужчины. Не сказать, что старые, но видать ущербные. Скоморохи какие-то, одним словом.

Посреди сабантуя, нежданно-негаданно дверь таверны распахнулась и, то ли от испуга, то ли от любопытства, все замерли, развернули свои головы к выходу. А в дверном проёме стояла высокая тень в капюшоне, окружённая ореолом лунного света. Незнакомец вошёл внутрь, шагал тяжело и громко, медленно двигаясь к стойке Йоэла, прогромыхал своими сапогами мимо столика менестрелей. Солёная Инга тогда уже хорошо надралась, не смогла сдержаться от того, чтобы не затронуть путника: