Объятый животным страхом, несравнимым ни с чем, Волэн упал, выронил меч, схватился за голову, зажмурив в панике глаза. Отвратительное видение, рождённое израненным войной и незабытым горем разумом, ушло с последними отголосками слов мертвеца. Надсон-Нарбут открыл глаза, тело висельника едва шевелилось ветром, он был мёртв, как и положено трупу. Не успев выдохнуть с облегчением, Волэн зажал уши, спасая барабанные перепонки от продолжительного звона, закончившегося падением мёртвых птиц на землю вокруг ветерана.

Надсон-Нарбут судорожно поднялся, наклонился за Пьющим души, стиснул дрожащей ладонью клинок и со всех ног помчался к отчему дому. Коричневая пыль, вздымаемая яростным движением рук и ног ветерана да ветром всё не унимающимся, щипала глаза и заволакивала вид на здания магазинов, трактиров и покосившиеся фермерские хаты. К удивлению Волэна, его ноги помнили путь, и, чисто интуитивно, он остановился прямо у жилища родителей. За облаком едва ли оседающей пыли стоял небольшой, но ухоженный дом. И синяя дверь из крашеного кедра была на месте, и манила скорей войти внутрь.

Калитка оказалась не заперта, как и вход в сам дом. Волэн насторожился, шагнув в слабо освещённую пристройку. Стало душно от спёртого воздуха, ударившего в нос сильной смесью запахов сушёного лука, чеснока и острого перца. Типичный аромат от заготовок на суровую зиму. Во мраке за дверью в кухню-прихожую среди смутных силуэтов домашней утвари первой бросилась в глаза печь, не работающая и, очевидно, остывшая. «Родители всегда мёрзли, а тут…» – Надсон-Нарбут рассмотрел почти пустую бутылку на столе: «самогон». Отец завязал после смерти деда. С каждой деталью, робким шагом, запахом и взглядом по сторонам становилось всё тяжелее на душе. Внутреннее напряжение, с которым Волэн примчался к дому, только нарастало. Предвкушение от встречи с родными не могло перебить этого, как и знакомые с детства запахи очага. В доме было не много комнат. Ветеран не стал никого звать. Поймал себя на позитивной мысли, что хочет сделать сюрприз, а потом на пугающей, что просто боится, что никто не ответит. Ни матери, ни отца дома не было. В комнатах никто давненько не убирал. Рой новых мыслей штурмовал разум: могла ли мать уйти от отца в развязке? А что же он тогда? Отправился за новой порцией алкоголя? Нет, самогон ещё был, и на столе, и возле родительской кровати. Волэн споткнулся о бутылку, пролив содержимое.

Лучше всего было выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух.

Яркие лучи солнца ослепили. Надсон-Нарбут сощурился, поднял левую ладонь и разглядел приближающийся силуэт. Мужчина, низкий и щупленький, шёл прямо к дому, Волэн узнал его, это был местный аптекарь – Андерс Хольм, пожилой брат старинного друга дедушки Дикена, Ларса Хольма, пропавшего в одной из своих экспедиций.

– Что Вы здесь забыли, уже достаточно с нас! Оставьте в покое Кроссвинд! – прохрипел аптекарь, ветерану даже показалось, что он готов бросить в него камень.

– А как же местное гостеприимство, о котором слух разносится по всей протяжённости Железного тракта, а также от Великаньих островов до самого Клейта?

– До Клейта?! Слава Кроссвинда не останавливается на границе Скайсдора. Чтоб меня, – старец покачал головой, и у него на глазах навернулись слёзы. – Волэн, как ты возмужал.

– Здрав будь, Андерс.

Аптекарь подошёл ближе, вытянув свои трясущиеся руки к лицу Надсон-Нарбута:

– Не только возмужал. Снег тронул твою голову пуще, чем тогда…

– Не стоит, – Волэн убрал руку старца от головы. – Что здесь происходит? Откуда висельники? Почему их не хоронят?