Наконец, многостатусный Омар—Амар предлагает мне вариант обмена: 400 рупий за 1 мой косарь деревянных, это при курсе 1500 рупий за то же самое на валютном рынке. курс рупии взлетел. Я делаю от ворот поворот и машу окосевшему сопровождению – типа, разворачивай коней!

Не солоно хлебавши едем обратно. Индусы сникли – и стали похожи не на охранников, а на пленников, а я, стало быть, на их охранника.

…Светящаяся, усыпляюще—свистящая, тусклая ночь в аэропорту! Тоскень немыслимая, с желтизной в индусских глазах. Смиренно жду рассвета – от безделия клацаю охранника с усами Буденного, потом другого, тож с усами Буденного. Как никак – это главная достопримечательность аэропорта. Оказалось, переусердствовал. Буденные подняли кипеж, один сбегал за другим, и Главного нарушителя спектакля «Тиха индийская ночь» «под белы рученьки» повели к главному Буденному, который бдел в том же аэропорту.

Дальше сцена из картины «Опять двойка». Под бдительным оком их начальника, стыдясь, вздыхая и опять стыдясь, я удалял запретные кадры с усачами. Мне оставили только одно фото, которое я сделал не знаю почему. Может потому, что манекен без усов.

По завершении экзекуции начальник прибил свой обиженный взгляд к столу, и выдал тираду с общим смыслом «Понаехали тут». Я встал, меня посадили обратно. Начальник вперил карие очи в стол, да так и не отвел их никуда, лишь пустил по лбу струю пота. Прошло минут двадцать полной тишины. Но вот настал час икс – главный Буденный двинул речь (видимо все это время он ее готовил) – я проникновенно выслушал, и он отмахнулся от меня как от назойливой мухи – типа ведите его обратно! На самом же деле индусы гостеприимны.

Слоняясь по аэропорту дальше, нахожу доброжелателя – это индус с прискорбно—сочувствующим лицом, – он «все кивает, – он соображает, он все понимает». В точности, как у Высоцкого, только индус трезв как стеклышко: «А что молчит – так эт он от волненья, от осознанья, так сказать, и просветленья».

Он быстро входит в мою проблему, и дает пионерскую клятву выгодного обмена, причем немедленно – трепещите, русские деньжата.

Едем. Знакомая дорога, знакомый поворот, ну что ж, «квартал менял», я все понимаю… Ан нет! Пред очи предстает тот же Омар—Амар. Меня не узнает из принципа. Но час пробил, и видимо, находясь в неге предутреннего сна (иного объяснения не нахожу), он снизил курс рупии к рублю. Красный Махатма Ганди с его 20—рупиевых ассигнаций явно повеселел, делать нечего – все дороги ночного Мумбаи вели к Омару—Амару. Тут Махатма подмигнул: мол, бери, иначе, в третий раз привезут сюда же! Набив рюкзачек пачками двадцаток я пустился в обратный трансфер по бодрому Мумбаи. Жизнь налаживалась – состоялась еще одна сделка в укрепление российско—индийских отношений. Красный Махатма Ганди и Омар—Амар в красных трусах придали мне уверенности, что патовых положений не бывает. Впереди замаячил полет «Мумбаи—Гоа».

Да, вот еще! От «Кальмара» я ехал по другому Мумбаи, с халупами, очищенными от остатков ночи, но не очищенными от вечной нищеты и мусора. Мумбаи с дедами в белом и с белыми, будто наклеенными бородами, Мумбаи черных ретро—такси с желтыми крышами, Мумбаи, с тачками, загруженными сельхозпродукцией, Мумбаи белых травоядных животных (что—то между козой и овцой). Мумбаи с белыми бусами на шее.

Остались прежними только клаксоны, и взмахи руками индусов—водил: «Слышь ты! Иду на обгон».

– Привет! Взяла билет?

– Взяла!

– Пиши: когда, – я встречу.

– Я взяла, но не билет.

– Не понял.

– Потом объясню, ладно?

– Угу.

Через два часа я оторвался от земли навстречу океану. Взмок сразу – полет походил на выбор места куда упасть. Приземление в Goa International стало удачей. Я понял – самолеты тут водят также как я мопед. Если в Бомбее лил дождь, то на Гоа орудовало солнце.