– Сам Маяковский написал на литературном заведении «Дом Герцена» слова «Хер цена, вашему Дому Герцена!», – и в школе меня оставили.

Но мать Гены, Мария Сергеевна, которая вела литературный кружок, сказала мне, что я не достоин, быть в литературном кружке с такими садистскими наклонностями и выгнала меня из кружка. Но зато ее сынок, запомнил на всю оставшуюся жизнь, что клеветать нехорошо.

На каникулах после окончания четвертого класса, я снова пошел работать в колхоз, естественно в свою бригаду. Меня бригадир с удовольствием взял на работу и по просьбе конюха, я начал с ним гонять пасти коней в «ночное» – так называлась эта работа. Верхом на «Перваке» или «Майке», мы выгоняли кнутами всех лошадей и гнали их на луг у реки, там их всех по очереди стреножили путами, кроме жеребят конечно. Разведя костер, стерегли лошадей, пока те кушали траву с вечерней росой. Наевшись, лошади ложились вокруг костра и отдыхали на травке, мы же по очереди спали. Один всегда был на чеку, во-первых, подбрасывал в костер ветки, чтобы не погас, во-вторых, смотрел, чтобы волки не «подрезали» жеребят. Тогда волков в лесах было много, и они иногда делали набеги на стада овец, телят или лошадей. Как это было прекрасно сидеть ночью у костра, слышать лошадиное ржание, видеть огромное количество звезд на темном фоне небесной вселенной. Видеть падающие звезды и загадывать по ним желания. Вдалеке в деревне слышались песни девчат, музыка гармони, пьяная ругань колхозников, вой избитых ими баб, визг поросят, мычание коров. К полночи все затихало, и только местные деревенские петухи кричали о том, что прошел еще один час. Утром над рекою появлялся туман, выпадала роса, становилось зябко. Начинаешь, подбрасывать в костер больше веток, садишься поближе к костру. Но вот небо на востоке начинает розоветь, играя красками от бледно-желтых красок, до красок фиолетовых. Первые лучи восходящего солнца упираются в редкие облака, пронзают их насквозь как рентген. Вся долина заливается оранжевыми красками, и как в детской песне, оранжевое небо, оранжевая трава, оранжевые тучи, оранжевая вода в реке. Как раз на этом месте, где мы пасли коней, на реке стояла водяная мельница моего деда. Теперь от этой мельницы остались только четыре дубовые сваи, торчащие из воды.

Но вот выглянуло и само солнышко, большое красное с небольшой аурой желтизны по кругу и все изменяется вокруг. Деревья, кусты, трава все становится ярко зеленого цвета. Вода в реке отливает голубизной от такого же голубого неба, все становится четким, видимым, приобретает реальные свои дневные формы. Лошади просыпаются, начинают кушать траву, с утренней росой, жеребята резвятся, разминая, затекшие за ночь ноги. Мы с конюхом снимаем, и повязывает на шеи лошадям «путы», садимся верхом на своих лошадей и начинаем сбивать табун в один кулак, направляя его в сторону бригады. К семи часам утра лошади должны быть в стойлах конюшни, а к восьми часам утра уже почищенные, расчесанные, с обрезанными копытами, быть готовыми к трудовому дню. Подковывали тогда только верховых лошадей, а обозных подковывали только в гололед. На бригаде у нас было три конюха, и пасли лошадей они по очереди, ночь через две. Естественно и «подпаски», так называли нас, помощников конюха, идущих в «ночное». В свободные от «ночной» дни, я ходить по наряду, на распахивание картофеля, таскание копен с сеном и соломой, ворочал сено, полол кукурузу и свеклу. Рвал стебли конопли, связывал их в снопы «замашками» – это низкорослая конопля. На каждую семью давалась нива свеклы, нива конопли, нива кукурузы и ее надо было семьей прополоть, окучивать, а для конопли – вырвать и связать в снопы. И никто тогда не знал, что конопля – это наркотик. Нива не давалась только учителям и работникам конторы, все остальные жители села были обложены этим непосильным трудом. А если учесть, что у каждого было еще по сорок соток своего огорода и подсобное хозяйство, то становится ясно, что вкалывали колхозники все, от мала и до велика, с рассвета до заката. В родном колхозе, за это лето я заработал довольно много трудодней, ведь за «ночное» ставили двойные трудодни. Не помню общую цифру заработка, но привез домой по осени восемь мешков пшеницы, двенадцать мешков ржи. Муки намололи полный чулан, мать нарадоваться не могла моему заработку. Но лето как всегда быстро заканчивается, и я снова пошел в школу, но уже в пятый класс. После пятого класса, мне просто повезло, крестный отец моей сестры, взял меня к себе на молочно-товарную ферму пасти овец. Работа не пыльная, овцы бредут себе гуськом в сторону луга утром, и в сторону фермы вечером. Большая овчарка помогает их пасти, заворачивая от полей с озимыми или клевером. Конечно собака помощник и для охраны от волков, хотя за все время моей работы, я ни разу не видел волка, нападающего на стадо. Платили за работу пастуха довольно много, писали по двенадцать трудодней в день. Это, к примеру, необходимо сделать четыре нормы на распашке картофеля, чтобы получить такую сумму. Естественно и иные блага были при этой работе. Молока, хоть залейся, если резали какую-то живность, корову, теленка, барана не важно, всегда перепадало свежего мяса и жареной печени. Приходилось, конечно, вставать очень рано. Умылся, собрал «сидор» (узелок) с обедом, взял книгу, плеть и пешком три километра до МТФ. Вначале улицами села со слоем пыли, а затем по густой лесопосадке. Ветки деревьев цепляются за одежду, осыпая с листьев холодной росой. Горизонт уже розовый от восходящего солнца, ноги идут сами, голова еще немного в сонном тумане, идешь на полуавтомате. Но обильные обливания каплями росы с листьев, случайно задетых деревьев лесопосадки окончательно прогоняют дремоту. Сразу идешь на сепаратор, там уже собрано все молоко для перегона его на сливки. Набираешь бутылку свежих сливок и большую бутылку перегона, сливки для себя, перегон для молодых ягнят. Дело в том, что овечки, когда начинается у них «течка», плохо кормят свое потомство, приходится подкармливать. Была у нас обязанность и по наблюдению за овечками, у которых начинается «течка», их мы помечали зеленкой и вечером передавали ветеринару, для искусственного осеменения. Баранам мы под живот подвязывали фартук из белой материи, чтобы они, не могли повлиять на вырождение породистого племени овец. Выгоняли мы овец далеко, почти на самую окраину полей принадлежащих нашему колхозу, в основном к болотам. Там и трава была сочнее, и всегда имелось озерцо, напиться стаду. Да и самому искупаться, если уж большая жара. Когда наступал обеденный зной, овцы сбивались в кучу и ложились в траву, охлаждая свои тела, о еще не совсем прогретую землю. Мы в это время начинали обедать, разводили костерок, жарили на «ловцах» (очищенная и заостренная ветка лозы или иного дерева) сало, пекли картошку, затем все это поедали с луком или огурцом, или помидором, по сезону конечно. Когда свежая зелень надоедала, брали с собой соленые огурцы, они бодрили, и меньше хотелось пить. В период этой работы, я научился добывать шмелиный мед. Мед земляных шмелей, самый вкусный и самый полезный. Следишь за летающими черными шмелями и когда он, набрав нектара с пыльцой, улетает в свое жилище, примечаешь палочкой норку, куда он залез. Шмели живут парами, и они не кусаются. Дождавшись, когда оба взрослых шмеля вылетят из своей норки, раскапываешь ее аккуратно ножом. Примерно на глубине двадцать – тридцать сантиметров у них сооружены соты, заполненные медом. Достаешь эти соты аккуратно, затем пьешь мед и кладешь их обратно. Соты прикрываешь землей и дерном, чтобы родители не заподозрили. Когда шмели прилетают, они долго кружат в поисках своей норки, затем начинают прокапывать новую норку к своим сотам. Прокопав, начинают свою работу сначала и до полной победы. Вот такие они трудолюбивые. Но есть земляные шмели желтого цвета с полосками, это страшные шмели. Увидел такого уходи, если они заподозрят в тебе разорителя их дома, будут гоняться за тобой, пока не укусят. Гналась однажды за мной такая пара, отмахивался от них плащом. Но пока не зарылся в стог сена, не отстали. Иногда мы пасли овец у леса, который местные жители называли «Смоляницей», наверно потому, что там росли сосны, из которых текла смола. Второй лес называли «Бор» в этом лесу было много дубов, осин, берез и конечно сосны. Красиво было в лесу и по тем временам было очень много зверей. Но меня интересовали, конечно, грибы, я изучил все грибные места и по сезону набирал разных грибов. Вначале шли маслята и рыжики, затем белые грибы «колосовые», название его было в народе такое, потому, что он рос в период созревания колосков пшеницы. Затем подберезовики, подосиновики, бабки и летние опята. А уже потом белый гриб «боровик», зимние опята, черный груздь, лисички. Собранные белые грибы, бывало, сразу одевали и жарили на «ловце» вместе с нанизанным салом. Получалось очень вкусно, а аромат стоял такой, что слюна капала, пока жарил. А уж любование природой и поглощение легкими свежего, чистого воздуха было хоть завались. Природа в Украинском Полесье просто чудесная и неповторимая. Небольшие холмы, рощицы, кустарники, болота, поросшие камышом. Луга, леса, небо, какое голубое небо над Украиной. Легкий ветерок слегка трогает за рукава рубашки, треплет воротник, играет с волосами, освежая лицо утренней прохладой или обжигая полуденным зноем. Лежишь в траве смотришь в небо, на проплывающие белые облака и мечтаешь о том, как вырастешь, и обязательно станешь летчиком, и будешь покорять это небо, летать выше этих облаков, там высоко, высоко у самых звезд. Но и это лето закончилось почему-то быстро, пошел я уже теперь в шестой класс.