– Вроде как с Урала. Переехали сюда с матерью, как он в армию сходил. Живут за Всеволожском в частном доме. Он в рыбопромышленном учился, там, у себя еще. А сейчас подрабатывает где-то, не по специальности. Матери помогает.

– Хороший сын, – Вика понимающе прищурилась, – Он тебя этим зацепил, да? Ответственностью и заботой?

– Нет… не знаю, – честно сказала Ленка. – Я и не думала на него западать. Ты же знаешь, я вообще ни на кого после Егора не смотрю, тошно. Знаешь, он… очень добрый, хотя это не на поверхности, сразу в глаза не бросается. И веселый. И умный. И еще… он как будто застрял в далеком прошлом, еще из детства наших родителей. В хорошем смысле этого слова, – поспешно добавила она, увидев, что Викины глаза смеются.

– Хорош, хорош, – и вправду засмеялась Вика. – Накидала уже с три короба. Ну а замуж-то не зовет, такой правильный?

– Да какой там, смеешься, что ли? Мне кажется, ему вообще ничего не надо. Такой человек, которого наизнанку выворачивает от самого этого словечка «отношения».

– Не поняла. Так у вас что, даже откровенного разговора не было?

– Да нет, он достаточно откровенен. Я ж говорю, мы просто друзья… – Ленка окончательно смешалась и умолкла. Вика молча смотрела на нее, покачивая в ладонях чашку.

– Вот ты мне скажи, как психолог, – Ленка наконец подняла глаза. – Когда мы не видимся, я его стараюсь не дергать сама: ну не звонить, не писать, вот это все… Жду, пока сам свяжется. Но почему-то после каждого разговора, даже по делу, даже по реальному поводу – остается это дурацкое послевкусие вины…

Вика едва заметно усмехнулась.

– Слушай, я не специалист и боюсь навредить, если честно. Поэтому давай и дальше считать наши встречи просто дружескими посиделками, на которых ты почему-то угощаешь меня обедом. А по поводу твоего неотработанного чувства вины… – Вика постучала по темной столешнице тонкими пальчиками с безупречным маникюром, – У каждого своя травматичная история. Ты же с Егором не то чтобы мирно рассталась?

– Господи, ну ты сравнила. При чем тут Егор, это вообще из другой оперы…

– Ты забываешь, что мы всегда наступаем на те же грабли. Егор своей злостью и обидой вырастил в тебе это чувство. И ты тащишь старый балласт в новые отношения. Кончай переживать за свою пассию, не маленький, сам разберется. Как его, кстати, зовут?

Ленка помедлила с ответом. Имя Шмеля почему-то не слетало с языка.

– Вик, я не хочу на него давить. Не хочу постоянно демонстрировать, как он мне дорог и необходим. А это значит, жить как раньше, как будто наша встреча – случайность. Как будто мне безразлично, есть он на свете или нет. А это неправда. Для меня это все равно, что внушить себе, что я – розовый броненосец. Но я не розовый броненосец. Понимаешь?

Вика задумчиво покивала, переводя взгляд на окно, где по проспекту шныряли туда-сюда замызганные машины. Аппетитные вафли с брынзой и зеленью внезапно показались Ленке тошнотворными, как еда в картинах Шванкмайера. Она отодвинула тарелку и поспешно глотнула кофе, перебивая нахлынувшую дурноту.

– Никто, по большому счету, не способен на полное доверие. Раздеться легче, чем раскрыть душу. Бывает, люди десятилетиями живут вместе, детей настрогают, а до конца все равно друг другу не открываются. Но для этого есть друзья, – Вика подмигнула Ленке. – Только как семьи начинаются, тут и дружбе конец. Некогда. Обычное дело в наше время.

– Почему так получается?

– Темп жизни свои правила задает, – пожала плечами Вика. – А вообще, все боятся. Чаще всего осуждения. Или насмешки. Знакомство, сближение – да мы же до смерти боимся нарушить чужие границы. Навязаться, надоесть, напрячь. Показать, что нам больше надо. И получается, что искренность – роскошь, которую мало кто может себе позволить. И мало с кем.