Да, в бога верил, и за это стыдно,

Сейчас не верю – грустно на душе,

Но стал, однако, в будущем солидный,

Ходил в перчатках, кепи из шерсти́.

В столице я на палубе большущей,

За рюмку водки пропивал штаны,

А мой талант был весь дикорастущий,

А пьяные загулы все страшны!

Но счастлив тем, что целовал я женщин,

И мял цветы, валялся на траве,

А всех зверей, как братьев наших меньших,

Я никогда не бил по голове.

Меня же били, били очень сильно,

Сначала за безудержный разгул,

Потом за то, что я писал двужильно,

И что Чекистова не так я помянул.

Потом была та ночка в «Англетере»,

И кровью мной написано письмо,

Тогда меня сослали в другой берег,

Там человек мой чёрный ждёт давно.

Маяк

Я радуюсь: ты существуешь,

Тому, что муж есть у тебя,

Но сам для тебя я не важен,

И верно: сгублю я себя.

Я ездил в турне по Нью-Йорку,

Взгляд глаз твоих видел всегда,

А дома ждала только порка,

Ведь ты презирала меня.

Возьму револьвер, в ухо вставлю,

Иль к сердцу его прислоню,

И сам себя мигом избавлю,

Забрызгаю всю простыню.

Тогда обо мне ты и вспомнишь,

Минуту поплачешь, взгрустнув,

И вздрогнет мой громкий приёмник,

Раздув мой мертвеющий клюв.

Да, жизнь, несомненно я прожил!

На трубах вовсю я сыграл!

Любил сигареты, собачек,

Но я не предвидел финал!

А это было написано мной ради подруги по переписке…..

Поэт

Кавказ, свои хребты раздвинув,

Меня готовился принять

Туда, где смертной тьмы оковы,

Сумеют душу обуздать.

Мой дух был вложен в это тело –

Рождённое в недобрый час

Оно всё чахло и болело, –

Но пыл души в нём не угас.

Я видел жалость и презренье,

К моим болезненным мощам,

И чтоб избегнуть униженья,

Я зло придал своим речам.

Я бил стихом в больное место,

И вспыльчивый бывал порой,

И я решил в гордыне детской,

Что демона носил с собой.

Да, я не ангел, но не демон –

Они во мне переплелись,

Но дух мятежный, дух изгнанья,

Во мне всегда стремился ввысь!

Да, я любил и ненавидел,

Шутил, язвил и воевал,

Для света был подчас ехиден,

А для властей изгоем стал.

Но истине служил я верно,

И с музой, в танце веселясь,

Писал стихи не лицемерно,

Пред троном царским не стелясь!

И потому Кавказ суровый,

Объятый пламенем войны,

Роднее стал того мне дома,

Где Родины росли сыны.

Там зарабатывают званья,

Кто к трону ближе всех стоит,

А здесь у нас своё призванье:

Убей, иль будешь сам убит.

В бою на горские кинжалы,

Мы шли в атаку, не боясь,

Вода от крови закипала,

Из ран бежала что, дымясь!

И думал я в пылу сражений:

«Не дай остаться с костылём,

Для тела хватит мне лишений»…

А впрочем, хватит о былом.

Теперь мой друг и мой соперник,

Души метанья оборвал,

Своею пулей в час вечерний,

Мне грудь навылет разорвал.

Я под горой Машук убитый,

Горячей кровью истекал,

Дождём холодным был обмытый

Мой хладный труп…Я не стенал.

Могила ждёт без отпеваний,

Креста не будет надо мной,

Пришёл конец повествований,

Я умер… Но в стихах – живой!

Моему другу, что так рано и неожиданно ушёл на вечную охоту…..

Другу

Друг ушёл сегодня на рассвете,

Отмурчал своё и отыграл,

Больше не погладит шёрстку ветер,

В час, когда из дома выбегал.

Не посмотрит взглядом золотистым,

Тем, что душу видел мне насквозь,

У него теперь другая пристань,

И я плачу, и не стыдно слёз.

Не попросит поиграть под вечер,

А с утра не требует пожрать –

Был на редкость друг мой человечен –

На кровать ко мне ложился спать.

Ластился, ворчал, вовсю мурлыкал,

Он считал, что все вокруг друзья,

Вёл себя порою, как владыка,

А я был, как будто бы слуга.

И тогда немного мы ругались,

И ты гордый ночь на кресле спал,

А потом мы вновь с тобой игрались,

А теперь без сил мой друг упал.

Ты на радуге меня дождёшься,

Не один меня там будешь ждать,

Те друзья, с кем в жизни я расстался,