Вода в озере Час-Как накапливалась, горизонты росли. Ушла под воду часть времянок на берегу, скрылся под водой «кирпичный завод». Вся деловая жизнь переместилась в Карамкт-Нияз, где была контора. Там разворачивалась рембаза, склады, столовая. Там строились первые дома. В самом первом коттедже пока помещалась контора, во втором поселился начальник конторы Беляев с семьей. Строились здания общежития. Но много было еще помещений не капитальных: целая площадь с двух сторон была занята землянками, в стеновых ограждениях использовались камышовые маты. В первый мой приезд в Карамет-Нияз меня поразило, что крыши двух соседних навесов примкнули друг к другу не коньком, а седлом! Неужели тут вообще не бывает дождей или снега?! Увы, это был просто плод спешки и недогляда.

Был такой эпизод. К весне 1955 года после возведения береговых оградительных дамб мы приступили к строительству большой перегораживающей плотины поперек цепи Келифских озер ниже озера Час-Как. (К2). Воде из Час-Кака надлежало повернуть в искусственное русло Каракумского Канала. Протоку за озером пересыпали перемычкой, вода стала накапливаться, а ниже мы стали возводить капитальную плотину. Туда затащили несколько передвижных домиков для механизаторов. И вот как-то поднялся сильный ветер. Он так свистит и завывает в проволочных оттяжках радиомачты рядом с моей землянкой, что жутко становится.

Поздняя ночь, электростанция в соседней землянке заглушена. Полная темнота. Как только закрываю глаза, встает воображаемая картина: огромные волны, разогнанные ветром, обрушиваются на слабенькую песчаную перемычку, она не выдерживает, расползается и… четырехметровой высоты поток хлынул на спящих людей, вода сносит домики, тонут скреперы и бульдозеры! Я просыпаюсь в холодном поту, с трудом соображаю, что это мне померещилось. А снаружи несется леденящее душу завывание: Уи-и-и-и!!!… Долго уговариваю себя, но только закрываю глаза – та же жуткая картина! Я просто извелся весь.

Наконец, не вытерпел, не дождался рассвета и ринулся в темноту. До перемычки – километра три. Местность – бугры, ямы, кочки, кусты. Топал напролом, локтями прикрывая лицо, уповая на прочность сапог и штанов. Да еще этот сумасшедший ветер. Когда стал подходить, уже начало рассветать. Напряженно вслушиваюсь: не гудит ли вода в прорыве? В вое ветра всё мерещится что-то. Уже достаточно рассвело, с замиранием сердца выглядываю из-за последнего бархана… Стоит моя перемычка целехонькая, тут за изгибом протоки и волны-то почти нет, да и ветер за бугром вроде не так дует! Солнышко поднялось, ветер поутих. Я в полном обалдении прилег на песочек этой самой перемычки, отдышался. И впервые понял, что в тысячу раз лучше быть рядом даже с самыми драматическими событиями, чем «болеть» в стороне от них. Эх, сколько же раз подтверждалась эта истина и на Канале и на паводках и в других делах.

На столике у меня – громоздкий черный ящик радиостанции «Урожай», по которой мы выходим на связь с главным инженером конторы Львом Павловичем Файнбергом. Связь идёт открытым текстом, и иногда дебаты с темпераментным Л.П. явно выходят за рамки дозволенного. Вдруг воцаряется гробовое молчание, обе стороны с сожалением осознают, что хватили лишку. Переговоры возобновляются в более спокойном ключе:

Мы: – «надо, надо, надо…».

Он: – «давай!, давай!, давай!…».

Лев Павлович – типичный холерик: стремительный, шумный, соображает мгновенно и очень нетерпелив. Механик «милостью божьей». Это он создал среди голой песчаной степи мехмастерские в Карамет-Ниязе, организовал «переваривание» добитой техники из свернутой стройки канала от Тахиа-Таша в низовьях Амударьи в сторону Красноводска. Он собрал, а, главное, удержал около себя целую плеяду механиков и механизаторов с золотыми руками. Сейчас трудно поверить в каких условиях ремонтировалась техника, какими примитивными средствами это выполнялось.