Катя продолжила морщить лоб и записывать. Кажется, в ее глазах я была искривлявшейся дурочкой. Да. А вот она в моих…роскошная дива, теплый и нежный голос. Наверное, мне хотелось стать точно такой же. Вы посмотрите! Работа как будто бы доставляет ей удовольствие. Настолько внешний облик с этой нисходящей улыбкой и розовым, как поздний закат, румянцем, виделись мне искренними и настоящими. Ну как? Ну вот как?! Эта сеньорита же здесь прозябает. По ней Щукинское давно уже плачет.

– Что-то еще? – прервала она мои думы и в ту же секунду, за ее спиной, на входе, появился молодой человек. За ним внутрь ввалились два парня и одна девушка. Они шумно прошли на другую сторону зала, и присели на черные кожаные диваны. Я перевела взгляд на Катю. Она терпеливо следила за мной, ожидая дальнейших указаний. Мне стало стыдно.

– Нет, спасибо, – виновато произнесла я.

Со счастливым видом, девушка убрала блокнот в нагрудный карман своей блузки, подхватила меню и сказала:

– Хорошо. Все будет готово в течение 5-10 минут. Ожидайте.

Она находчиво развернулась и пошла к бару, неспешно дефилируя и покачивая своими нижними 90 из стороны в сторону, после чего удалилась за ту же колонну, из-за которой недавно выпорхнула. «Да уж», – посетовала я про себя, уткнув кончик носа в сжатый кулак. «Испортила все безотвратное впечатление». Расстроенно взмахнув ресницами до самых бровей, я устремила взор к диванам, цвета лакированных туфель, на которых, заливаясь от смеха, пребывала небольшая компания молодых людей. От них так и веяло позитивом, и хотя они вели себя шумно, этот шум был какой-то сравнительно тихий. Не быдловский. Сдержанный что ли. Я прищурилась, будто биатлонист на стрельбище, чтобы получше их рассмотреть: парни поочередно что-то рассказывали, дополняя свою речь спецэффектами и чрезмерно жестикулируя, а вот единственный представитель женского пола – светловолосая дама, видимо, крашенная, да еще и не в первый раз, довольно легко ловила приступы безудержного веселья, смущая при этом как минимум одного из этих воспитанных юношей.

– Ваш латте и круассан, – заставив меня подпрыгнуть и тяжело выдохнуть при жестком падении на пятую точку опоры, раздался голос официантки. Я подняла голову и, вдыхая кислород исключительно через нос, посмотрела на Катю. Она все также морщила лоб.

– Спасибо, – пролепетала я, вздрагивая на каждой букве.

Дама с бейджиком «Катерина» встретила мой испуг довольно-таки деликатно и, витиевато нахмурившись, дала дельный совет мне нажать на кнопку в середине стола, если вдруг понадобится что-то еще. Я неуверенно кивнула в ответ, однако провожать взглядом ее не стала. А вместо этого склонила голову к фарфоровой чашке и скучающим вздохом поприветствовала, изображенное на пенке, сердце со стрелой купидона. Или Амура. Не знаю. Иногда я думаю, что у этих бариста либо попросту нет фантазии, либо в их искусстве нет ничего проще, чем нарисовать обложку от валентинки. Вот круассан выглядел воистину великолепно. Как на картинке. Сверху полит, похоже, тем самым топингом, на вид схожим с обычным растопленным шоколадом. Я была голодна, а потому незамедлительно принялась отрезать небольшой кусочек, придерживая металлической вилкой, а затем макать его в стекшую, с круассана в тарелку, сладкую лужицу. «Ммм, карамельный», – опустила я веки от удовольствия. С этой минуты я уважаю топинг.

Наслаждаясь своим десертом, я вновь заострила внимание на активно привлекающей его компании по ту сторону зала. Блондинка, собрала свои волосы в аккуратный хвостик, и теперь стало заметно, что у нее донельзя выцвели корни, и напрочь отсутствовало, какое-бы то ни было, чувство такта. Фу. В совокупности это смотрится омерзительно. Несмотря на ее белоснежные зубы, словно те, что ежедневно крутят на телевидении в рекламе «orbit» или «dirol», улыбочка у этой девицы была лошадиная. И она хохотала так, что я все чаще и чаще стала поглядывать на смущенного ее поведением парня. Он сидел спокойно и практически не улыбался. Все три товарища были как на подбор. Худощавые, бледнолицые. С коротким темным волосом и брутальными голосами. Как минимум у двоих. Голос самого молчаливого юноши услышать пока возможности не представлялось. Его круглая морда и впавшие щеки, казалось, не могли априори ужиться друг с другом. Словно втянув в себя весь негативный воздух, он безмолвно наблюдал за оставшимся, в их кругу, позитивом. «Здесь явно что-то не так», – размышляла я, попивая латте. Почувствовав во рту странную горечь, я опустила чашку и со сморщенным личиком высыпала в нее, а затем и скинула весь имеющийся в соседнем блюдце, запас сахарного довольствия. Взяла ложку. Перемешала. Снова поднесла кофе к своим губам и душевным восторгом встретила сладкий вкус.