Объедаешь огромных акул.

Присмотрись. Все теряет признание,

Когда с древа корысти твой стул.

Присмотрись. На дорогах безлюдно

И теперь там одни дураки.

Присмотрись. Сделай все обоюдно

И тебя не забьют кулаки.

Присмотрись. И прислушайся тоже.

Тебе важно сейчас сделать ход.

Присмотрись. И пусть дрожью по коже

Пробежит по тебе свежий пот.

Присмотрись. Ты один в поле воин.

И не слышишь ты строгий запрет.

Присмотрись. Ты надежды достоин.

И пусть это звучит словно бред.

Штиль. Разряженный воздух. Именно сейчас весь мир совершил свою конечную остановку. Зал находился в оцепенении. Я, кажется, растворилась в его атмосфере. Душа покинула тело. Паря в гуще кофейного запаха, и облетая пылинки, я жаждала добраться до его губ. Подставить туда свою щеку. Сжаться в объятиях. В клубок. И уснуть.

В эту самую секунду зрители основательно взялись хлопать. Потребовалось не менее половины минуты, чтобы как следует прожевать этот кусочек культуры. Такой сытный и вязкий. Я осторожно вздохнула и увидела, что на мой стол больше не падает свет. Пылинки перестали кружить по спирали от ДНК, а топинг стал заметно темнее. Как нефтяные проливы. Словно на улице в один миг наступила ночь. Полная дурных дум, моя голова повернулась влево, чтобы взглянуть в окно. В одном метре от него стоял человек в зеленом дождевике и зловеще, с широкой улыбкой, смотрел на меня. Задрожав от неподдельного чувства страха, я захотела сразу же отвернуться. Но он мгновенно очутился возле стекла и, ударив ладонями, прилип к нему своими губами. Оторопев от увиденного, я грохнулась на пол вместе со стулом.

– Что здесь произошло? – подбежав ко мне через считанные секунды, испуганно спросила одна из сотрудниц.

Я ощутила сильную боль в спине и, не поднимаясь, посмотрела в окно. Там было пусто. Свет снова озарял эту часть кафе.

– Там…– выставила я указательный палец по направлению к запотевшему от губ кусочку большого стекла. – Там был человек.

Пышногрудая леди, с бейджиком на угольно-черном жакете, присела рядом со мной на корточки и стремглав покосилась туда же, куда озадаченно глядели мои стеклянные очи. Она, тщательно щурясь, с невероятным упорством, рассматривала стекло и, осевшую в пасмурной проруби, территорию за его объемистыми пределами. Казалось, ей удалось разглядеть отпечаток от уст неизвестного, но…

– Девочка моя, – обратилась сотрудница так, будто вспомнила что-то важное. – Но там никого нет и быть не могло. Вчера под этим окном вырыли котлован.

Я безмолвно оттянула свой взор от ее, полных изумления, глаз и запрокинула голову. Мне вдруг стало ужасно холодно. Я ощутила, как ледяной пот выступил на всем теле, промачивая одежду насквозь. На лбу, под мышками, на спине, животе, в паху. Мое отключенное тело продолжало собирать пыль и тонуть в ознобе, глядя на, изнуренный временем, темнеющий потолок.

– Света, принеси нашатырь! – воскликнула та же девушка, сидящая у моих ног.

Я мгновенно очнулась и опустила голову на уровень ее подбородка. Она, стоя на коленях, выжидающе смотрела в сторону бара.

– Не надо, – с трудом вымолвила я из себя и тут же попыталась встать на ноги. – Со мной все нормально.

Барышня взирала теперь на меня еще более ошарашено. Я огляделась. Вся, сидящая за своими столами, публика смотрела на меня точно так же. Молча и с открытыми ртами. Я сунула руку в карман и, отыскивая бумажник, спросила у только что подбежавшей Светланы:

– Сколько с меня?

Обе представительницы диаспоры местных работников вопросительно глянули друг на друга, в след за чем одна из них, недавно примчавшаяся с маленькой, закрытой ваткой, колбой нашатырного спирта, рванула обратно к бару.