25 августа 1981 года Богородица ответила на нашу непрестанную просьбу оставить знак, чтобы укрепить веру людей и успокоить их. Мы с Вицкой были у Ивана, когда услышали какой-то шум в поле. Выбежав на улицу, мы увидели, что люди стоят и смотрят на Крыжевац. Кто-то даже вытянул руку в его направлении, указывая на вершину. Некоторые стояли на коленях.

Повернув голову, я увидела на том месте, где раньше стоял высоченный 8,5-метровый крест, Богородицу. Она выглядела не так, как обычно на явлении. В тот момент Она больше походила на статую, чем на реального человека. Постепенно Её фигура исчезла и снова появился крест. Ещё через некоторое время в небе над горой появились непонятные очертания, которые затем обрели чёткость и превратились в большие крупные буквы, составляющие слово «мир». Мир – это ещё и первые буквы имени Мириам, еврейского варианта имени Мария. После этого больше невозможно было закрывать глаза на происходящее в Меджугорье. Создавалось полное ощущение, что мы живём в библейские времена.

В тот период мы напряжённо ждали новостей об отце Йозо. Каждый раз, когда кто-нибудь произносил его имя, я ощущала внутри пустоту. За несколько дней до начала судебного процесса Богородица попросила нас поститься на хлебе и воде и молиться за него. Поскольку он не совершал никаких действий, которые можно было бы квалифицировать как уголовное преступление, обвинения властям пришлось выдумывать. В итоге отца Йозо осудили за организацию бунта по серьёзной статье, мера пресечения по которой варьировалась вплоть до смертной казни, но его приговорили к трём годам тюрьмы и принудительным работам. Он не совершал ничего противозаконного, но югославские власти исказили действительность в своих интересах. После этого я поняла, что коммунисты могут с каждым сделать всё, что захотят. В конце августа я убедилась в этом лично.

Милиция обязала дядю Шимуна привезти меня в Читлук на очередной допрос. Они происходили регулярно и стали привычной частью моей жизни: раз за разом меня приводили в пустую комнату, оставляли там на целую вечность, а потом поджаривали на медленном огне своими вопросами. Не получая желанных ответов, милиционеры угрожали мне, кричали, а потом отпускали. Что же им понадобилось от меня на этот раз?

Когда мы с дядей вошли в участок, я поняла, что сегодняшний допрос не будет похож на предыдущие. Помимо сотрудников в форме меня ожидали двое мужчин в костюмах. Дядю Шимуна они выставили за дверь, а меня посадили в камеру предварительного заключения. Я провела там несколько часов, в течение которых ко мне никто не подходил и ничего не говорил. В конце концов меня затолкали на заднее сиденье служебного автомобиля, а спереди сели двое в костюмах – агенты тайной милиции. Машина стала набирать скорость, и я заплакала.

– Куда вы меня везёте?

– Заткнись! – прикрикнул на меня водитель.

– Глупая девчонка, – сказал второй. – Твоим шуткам сегодня придёт конец.

Всю дорогу они ругались и кричали на меня. Я закрыла уши руками и свернулась в клубок. Попробовала молиться, но градус тревоги зашкаливал. Больше всего я волновалась за дядю Шимуна. Поняв, что не в состоянии меня защитить, он потерял самообладание – стоял перед милицейским участком и кричал. Как ему объяснить моей маме, своей сестре, что он не смог меня уберечь? Дядя зашёл в ближайшую забегаловку и впервые в жизни заказал ракию.

Через три часа я начала узнавать вид из окна и поняла, что мы въехали в Сараево. Меня везут в тюрьму? Или на место казни? Я перебрала в голове все возможные способы убийства и понадеялась, что это будет что-то быстрое, типа расстрела. Но когда автомобиль остановился, я увидела родительский дом. «Слава Богу», – подумала я. Агенты проводили меня до самой нашей квартиры. Мама открыла дверь и выдохнула, увидев меня в сопровождении милиции. Усилием воли она выдавила из себя улыбку и поздоровалась с моими стражниками гораздо любезнее, чем они того, по моему мнению, заслуживали.