Предположительно потому, что мой муж был ядерным физиком, я заинтересовалась книгами Эйнштейна и сочинениями о нём самом (Моё мировоззрение), астрономией и философией, и, среди прочего, Тейяром де Шарденом. Также целыми днями я слушала пластинки, особенно часто «Мессу» Шуберта и концерт для фортепьяно в С-мажор Моцарта. Эта музыка трогала меня очень глубоко и как будто уносила в небесные сферы. Я с удовольствием заботилась о сыне, но, несмотря на следование всем указаниям нашего итальянского домашнего врача, голландский педиатр, обследуя Эдвина в июне 1964 года, определил его как болезненного ребёнка, нуждающегося в основательном голландском питании! Эдвину было тогда три года, и он только начал выздоравливать после перелома ноги. Ногу он сломал в яслях Евроатома, куда я вынуждена была его отдать, поскольку Андрис потребовал, чтобы я тоже устроилась на работу в Евроатом. Я протестовала, говоря, что Эдвин ещё мал, и нуждается в моём присмотре, но Андрис и слушать не хотел, и мне пришлось работать, с известными последствиями; так что замечание голландского педиатра меня не удивило. Это были неприятные времена.

Тогда, в 60е годы, мои отношения с Андрисом в очередной раз ухудшились, отчуждение между нами росло все больше, хотя он, по-своему, обожал Эдвина. Вначале я ещё могла справляться с ситуацией, но я была слишком пассивна в смысле решения проблем. Зимой, например, температура в доме была не выше 15 градусов, по требованию Андриса, который называл это «бережливостью». Я надевала на Эдвина и на себя по три свитера и по две пары брюк, чтобы согреться, но Андрис считал, что это в порядке вещей. Я была слишком молода, слишком наивна, слишком простодушна, слишком эмоциональна; я совершала глупые и опрометчивые поступки, я не могла ужиться с Андрисом и была полна жалости к себе в связи с ним. Он, может быть, больше нуждался в матери, чем в жене, и я, собственно, тоже, больше нуждалась в отце, чем в муже.

Наше трёхлетнее пребывание в Калдане было для меня очень важным: там я пережила важнейшие в моей жизни видения. Может быть, это были сны, или сны наяву… Мне снились сны, предсказывающие будущее, и сны, которые отвечали на мои вопросы о духовных материях. Помню, например, как я задумалась однажды о духах и привидениях: как обстоит с ними дело? В ту же ночь мне приснился сон, что я гуляю по замку где-то во Франции, и встречаю там мужчин и женщин в одеждах восемнадцатого века, которые, однако, меня не видели. Кто-то, не знаю кто, объяснял мне по ходу дела, что «эти люди жили пару сотен лет назад, а то, что ты видишь сейчас, это «проекции из прошлого». Это бывает во время всех появлений умерших, поэтому тебе не нужно обращать на них внимание.» Я сочла это объяснение интересным и полезным: интересным потому, что этот предмет был для меня новым, а полезным потому, что после этого сна я уже спокойно могла оставаться одна с Эдвином в нашей большой, стоящей в некотором отдалении от деревни, вилле: Андрис часто бывал в долгих отъездах, то посещая своих родителей, живущих в Америке, то в командировках в Голландии, то в головной конторе Евроатома в Брюсселе.

Потом мне «снилось», что я была в горной местности какой-то далёкой страны, в каком-то доме, где я встретилась с несколькими людьми, сидевшими за круглым столом. Это были необычные люди, в них чувствовалась какая-то особая внутренняя сила и красота, и ещё что-то, неопределимое. Я как будто знала их и туманно осознавала, что это была очень необычная встреча, потому что перед одним из этих людей я опустилась на колени и преклонила голову. Я не знаю, кто это был, знаю лишь то, что он был очень важным человеком.