Элайза Линн Линтон (1822–1898) – во многом парадоксальная и в то же время весьма характерная фигура для британской и, шире, европейской культурной сцены середины – второй половины XIX века, наглядно демонстрирующая как новые профессиональные возможности, которые становились доступны женщинам в это время, так и ограничения, связанные с неустойчивостью и уязвимостью этих новых позиций59. Линн Линтон считается первой женщиной в Соединенном Королевстве, которая начала зарабатывать себе на жизнь журналистикой (Anderson 2002: 430) – в 1848 году она стала штатным репортером ежедневной газеты «Утренняя хроника» (The Morning Chronicle). Таким образом, она явилась первопроходцем, проторившим путь для следующих поколений журналисток, непосредственно вдохновляя и наставляя некоторых из них (Broomfield 2001: 280). В то же время тексты, принесшие Линн Линтон известность, – цикл статей 1868 года о «современной девушке» в «Субботнем обозрении» – носят откровенно женоненавистнический характер, и другие ее сочинения, в том числе романы, несвободны от мизогинных штампов. В последние десятилетия можно наблюдать подъем интереса к этой противоречивой фигуре в феминистском литературоведении: начиная с биографии, опубликованной Нэнси Фикс Андерсон в 1987 году, появляются все новые работы, переосмысляющие жизнь и творчество Линн Линтон, а также критические переиздания ее трудов.

Элайза Линн дебютировала в литературе историческими романами, действие которых разворачивалось в Древнем Египте («Азет, египтянин», 1847) и в классической Греции («Амимона: роман из времен Перикла», 1848). Скрупулезное внимание к археологическим подробностям жизни древних обществ в этих произведениях играло едва ли не большую роль, чем сюжет и персонажи. Критики хвалили эрудицию автора, но у читающей публики эти сочинения не вызвали особого интереса. В 1851 году вышел новый роман Линн «Реальность» (Realities), совершенно иной по стилю и духу, рисовавший картины из жизни современного британского общества, в первую очередь богемы и городских низов. Автор возлагала на это произведение большие надежды: в письме к издателю она выражала уверенность, что ее книга повторит успех опубликованного незадолго до того романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр» (Broomfield 2002: 445). Однако книгу Линн ждал сокрушительный провал: и читатели, и критики нашли ее «чудовищной». По крайней мере отчасти такая реакция, вероятно, была связана с «протофеминистским» содержанием романа, выражавшим чересчур радикальные для своего времени взгляды на права женщин. По словам самой Линн, «в продолжение трех месяцев мой роман был своего рода Калибаном от литературы для моих друзей – чудовищным созданием, уродливым и злонравным, – выступающим в защиту всего того, что отвратительно рассудку и доброй нравственности» (Lynn 1851a: iv).

По-видимому, вняв голосу «рассудка и доброй нравственности», после провала романа Линн решила посвятить свое перо пропаганде консервативных ценностей. Впоследствии она создала еще множество художественных произведений, которые, хоть и не были столь дерзкими, как «Реальность», имели неоднозначный посыл и, в частности, нередко создавали вполне харизматичные образы «современных девушек», двусмысленно оттенявшие фигуры добродетельных в самом традиционном смысле и вынужденных страдать из‑за этого главных героинь. Однако известность Линн Линтон принесла ее публицистика, где она агрессивно атаковала всевозможные женские «типы», но прежде всего тех женщин, которые осмеливались притязать на независимость от мнения общества и, в первую очередь, мужского одобрения. Избранная Линн Линтон дискурсивная стратегия оказалась по-настоящему успешной: она создала ей пусть и скандальную, но яркую репутацию, в свете которой ее позднейшие сочинения, включая романы, были приняты гораздо более благосклонно, чем ранние литературные опыты. Издатели различных журналов начали сами обращаться к Линн Линтон с просьбой написать для них что-нибудь, что обеспечило ей стабильный и достаточно высокий заработок. Кроме того, как отмечает Андреа Брумфилд, известность открыла перед Линн Линтон двери знатных домов и светских салонов, куда прежде она была не вхожа, а ее декларативная позиция по наболевшему «женскому вопросу» обеспечила ей покровительство таких литературных величин, как Томас Гарди и, конечно, Ковентри Пэтмор (Broomfield 2001: 279) – автор хрестоматийной поэмы «Ангел в доме» (1854), представившей читателям идеал викторианской женственности.