Приближалось время ужина. Я сделала глубокий вдох и отряхнула одежду. Мне придется притвориться – как все здесь притворяются, – что мы движемся вперед, к чему-то интересному.

– Меня парень бросил, – всхлипнула я, стоя у двери мистера Данигана, сразу за классом ансамбля деревянных духовых.

Филипп, как я вскоре стала его называть, втащил меня в кабинет и запер дверь. Ему было сорок три года, и он только что расстался с молоденькой студенткой-флейтисткой, на которой был женат. Его репутация Казановы позволяла мне надеяться, что он не отвергнет меня, как Хосе. Мне было шестнадцать – это возраст согласия в Северной Каролине, – а в Школе искусств не запрещали связи со студентами и даже со старшеклассниками.

Филипп сказал мне, что я красивая, и велел держаться подальше от Хосе. В своей холостяцкой квартире он зажег свечи и включил музыку – «Liebestod» из вагнеровского «Тристана и Изольды». Влюбленные выпивают зелье и умирают вместе, чтобы найти истинную любовь в будущей жизни.

– Я могу перевести, – прошептал Филипп, отводя волосы с моего лица.

Филипп подхватил меня на руки и унес в спальню, пока Изольда пела последнюю песню своей великой любви. Расстегнув мое платье, он удовлетворенно вздохнул. Все это было довольно странно, потому что по возрасту он годился мне в отцы. Но, по крайней мере, он хорошо со мной обращался, в отличие от Хосе.

Шли недели, он учил меня заниматься любовью и получать удовольствие. Еще он заставлял меня делать домашнее задание и дал мне почитать «Лолиту». По вечерам мы катались по полям на его мотоцикле BMW и приезжали в общежитие перед самым отбоем. Мы вместе готовили в его крохотной кухне. Он играл мне Брамса, Баха и Пуччини. Мы лежали на полу у него в гостиной, слушая «Тристана и Изольду» и следя за поющими по партитуре, взятой из библиотеки.

Летом я отправилась в Италию со студенческим оркестром, а Филипп был нашей дуэньей. В Ассизи мы ходили по базилике и рассматривали фрески Джотто. На стенах мерцали свечи, и мы обнимались прямо в крипте Святого Франциска перед концертом. В Сполето мы с Филиппом (и другими музыкантами) ужинали в ресторане, а какой-то старик играл в бочче под навесом из растений. Барашек жарился на открытом огне. Каждый день мы пожирали лингуини с трюфелями зимнего урожая и пили молодое красное монтефалько из стаканов для воды. Объевшиеся и сонные, мы забирались в оливковые рощи, пока весь город дремал после обеда. Когда лучи вечернего солнца касались римских акведуков, я садилась верхом на Филиппа. В моих волосах запутывались опавшие листья, на юбке были пятна от фруктов. Небо темнело, мы пили бренди «Векья романья» прямо из бутылки, и Филипп пальцами выбирал сучки из моих длинных волос.

Поездка была очень романтичной, но когда мы попытались возобновить наши отношения осенью моего последнего школьного года, они показались нам грязными. Может быть, я искала кого-то вроде Филиппа, чтобы он позаботился обо мне – искала отцовскую фигуру. Мы попытались заняться любовью, но я в ужасе отшатнулась от того, кто вдруг показался мне стариком. Филипп интересовался сексом намного больше, чем я, и в нашей близости было что-то от насилия. Он с грустью отпустил меня. Остаток года он относился ко мне по-доброму и с уважением. Я вернулась к жизни в общежитии и к новым приключениям.

Во время осенней встречи выпускников 1977 года Школа искусств Северной Каролины провела футбольный матч с Государственным университетом Уинстон-Сейлема, педагогическим колледжем, который открыли в 1892 году как университет для негров. Как обычно, матч во время встречи выпускников был единственным нашим футбольным матчем за год. Мышцы танцоров рельефно бугрились под кожей, когда они тянулись у балетного станка, одетые в школьные футболки и розовые пачки. Команда нашей Школы искусств, состоявшая в основном из геев, выстроилась на поле в изящных позах – противостояли им огромные афроамериканцы. Фальшивая грудь главного чирлидера вывалилась на землю. У нас было столько парней, готовых напялить юбку, что девушки в команду чирлидеров почти не попадали.