Проснулся я от неприятного чувства, будто на меня кто-то смотрит. Оказалось, что это не сонное видение: в низкое оконце, находящееся едва ли не на уровне земли, заглядывал человек, одетый в рубаху огненного цвета. Он присел на корточки, силясь рассмотреть внутренность номера, и мне удалось разглядеть его совершенно ясно. Спутанные черные волосы, вьющаяся борода с проседью, крупная серьга в ухе, – сомнения нет, в мой номер смотрел цыган. Он поймал мой взгляд и мгновенно ретировался, только мелькнули нечищеные сапоги с голенищами в сборку. Подойдя к подоконнику, я обнаружил зацепившийся лоскуток алого цвета, трепетавший от утреннего ветерка на оконной раме снаружи. Зачем-то сунув этот лоскут в карман жилетки, я торопливо собрался и вышел в коридор.

У перегородки, отделяющей закуток дежурного, стоял хорошо одетый человек. С неудовольствием оглянувшись, он узнал меня. И мне ничего не оставалось, как поздороваться с ним. Виктор Герасимович сменил на лице пару выражений: сначала промелькнула многозначительная усмешка, затем сменившаяся досадливой гримаской. Я, не желая вступать в ненужные объяснения, поспешил обратиться к дежурному:

– Ко мне в номер человек заглядывал, по виду цыган. Не похоже, чтобы с добрыми намерениями…

– В самом деле? – торопливо вступил Виктор Герасимович. – Стало быть, мне не померещилось… И к нам… ко мне… – смешался он. – Там дама одна осталась, не грозит ли ей какая опасность? – с преувеличенным, как мне показалось, участием обратился он к служителю за стойкой. Тот, привстав со своего сиденья в знак почтения к уважаемому постояльцу, ответил:

– Не извольте беспокоиться… Это, должно быть, Яшка-цыган, из ихнего, цыганского хора. Они на ярмарку наезжают кажный год, понятное дело, тут для них золотое дно, когда купцы расторгуются да кутить починают. Только, видать, проштрафился чем-нито этот Яшка, раз прогнали. Должно, у своих потырил, теперь шатается меж двор, ищет, где чего плохо лежит.

– У нас номер совсем низко, балкон прямо над землей, и дверь не затворена, – продолжил выражать благородную заботу о даме Виктор Герасимович, покосившись на меня.

– Не стоит волноваться, сударь, – вежливо ответил дежурный. – Побоится сунуться, у нас заведение приличное, никаких случаев отродясь не наблюдалось. Приглядим за порядком, – закончил он не совсем уверенно.

Кивнув на прощанье, мы с моим невольным попутчиком вышли из гостиницы с обязывающим названием «Версаль», и зашагали по тропке через рощу, густо зеленеющую молодой листвой.

– Не ожидал вас, признаться, встретить… – после минутного молчания проговорил Виктор Герасимович, перебрасывая из руки в руку небольшой, но добротный саквояж. – Могу я попросить вас об одной услуге? Да, а как вы-то здесь оказались? – он, наконец, перешел к тому игривому, фамильярному тону, который, вероятно принят в подобных обстоятельствах. – А!.. – догадался он. – Места в городе для ночлега больше не нашлось? Я-то, грешным делом, подумал было, что вы тоже о с в е ж и т ь с я надумали, – ввернул он гвардейское словечко. – Но… вы меня, как мужчина мужчину, поймете…

Он немного сбился, и уже другим тоном, серьезно и даже искательно, попросил:

– Профессору нашему, доброму старичку, не надо бы об этом знать, ву компренэ? Могу я взять с вас слово, что это приключение между нами останется? И честь дамы, так сказать…

– Уверяю, у вас нет причин для беспокойства. Вы едете в Москву? – сухо ответив, постарался я уйти от малоприятной темы.

– Да, и вынужден буду поторопиться. Мой поезд через двадцать минут, а ваш, на Петербург, позже, до него больше часа. Поэтому позвольте откланяться, – он прикоснулся к полям аккуратной светло-серой шляпы и ускорил шаг. Через пару минут его не стало видно в дымке молодой зелени.