Мозги покидают чат. Меня бомбит. Реально колотит от ярости.

Хватаю со стола стакан и выплескиваю его содержимое в лицо Тохи. Ни закрыться, ни уклониться он не успевает, и я со злорадством наблюдаю, как желтые струйки стирают дерзкую усмешку с его физиономии. Кажется, это апельсиновый сок? Он капает с волос, с подбородка.

- Вау-у-у… - проносится по столовой.

Кажется, к нам спешит кто-то из учителей.

Только тогда я понимаю, что сделала только хуже, и возникает острое желание сбежать. Как будто это поможет! И все же я вскакиваю, с грохотом роняя стул.

Но и шагу не успеваю ступить. Меня хватают за руку.

- Софка, ты чего? – слышу я знакомый голос. – Ты чего творишь?!

Разворачиваюсь и вижу… Тоху. Челюсть ползет вниз. Перевожу взгляд на того, кто сидит за столом и вытирает лицо салфеткой, и снова на того, кто держит меня за руку. Они одинаковые!

И тут тишина взрывается. Дружный смех грохает и гуляет эхом по столовой.

- Ой, не могу-у-у… - слышу я краем уха.

- А-а-а, держите меня семеро-о-о…

- Ы-ы-ы! Она повела-а-ась!

И только Александр Иванович, подойдя ближе, восклицает:

- Что происходит? Симоновы, вы опять?! Соня, а от тебя я такого не ожидал!

Да чего уж, и я такого не ожидала. Словами не передать, какой дурой себя выставила!

Перед глазами появляется туман, пол ускользает из-под ног. Мне так стыдно, что хочется провалиться под землю.

Я же знала, что фамилия отчима – Симонов. И что мои сводные братья – близнецы. Как можно быть такой тупой…

Рвусь из рук Тохи, но он держит крепко.

- Все в порядке, Александр Иванович, - говорит он учителю. И переходит на шепот, сообщая ему доверительно: - Семейные разборки.

- С ума сошли? – возмущается Александр Иванович. – Нашли время и место!

- Мы больше не будем, - быстро произносит Тоха. – Простите, пожалуйста.

- Соня, ты не хочешь извиниться? – обращается ко мне Александр Иванович.

- Простите… - бормочу я.

Тохины пальцы, наверняка, оставят на запястье синяки. Мне больно, и кисть немеет. Представляю, как он зол, если так сильно сжимает руку.

- Перед Лукой извинись, - велит Александр Иванович.

- Обойдусь, - вставляет тот.

Так унижаться я еще не готова. Умом понимаю, что поступила отвратительно. Повела себя, как истеричка. Но извиняться при всех…

Они же специально меня развели!

- Соня, я жду, - строго настаивает Александр Иванович.

«Ладно, ты сможешь, - говорю я себе. – Уже опозорилась, дальше некуда».

- Прости… пожалуйста, - выдавливаю я едва слышно.

Александр Иванович разворачивается к Луке.

- Дурдом, - фыркает тот и, бросив на стол мокрую салфетку, поднимается.

- Лука, Соня извинилась, - останавливает его Александр Иванович.

- И что? – надменно интересуется он. – Может, нам еще мизинчиками сцепиться? Мирись, мирись и больше не дерись!

- Лука, - просяще произносит Тоха, пока разгневанный Александр Иванович набирает в грудь воздух.

Лука бросает на брата сердитый взгляд и цедит сквозь зубы:

- Извинения приняты. Теперь я могу идти? Мне надо переодеться.

- Стул подними, – просит Тоха после того, как Александр Иванович отпускает Луку и отходит от нашего стола.

- Сам поднимай, - огрызается Лука.

- Она убежит, если я ее отпущу.

- Представление еще не закончилось? – шиплю я, пока Лука ставит на место мой стул.

- Закончится, как только ты успокоишься, - обещает Тоха. – Сонь, не усугубляй, а?

Он наклоняется к моему уху и шепчет:

- Мне из-за тебя от мамы влетело. Ты почему сказала ей, что я тебя не встретил? Злыдня. Если не поешь нормально, мне голову оторвут. И Лука тебе этого не простит.

У меня подкашиваются ноги, и я падаю на стул. Даже то, что мама, вопреки моим просьбам, поручила Тохе присматривать за мной, бьет под дых. Но то, что Тоха зовут мою маму… мамой… Это и вовсе предательский удар в спину.