– У вас очень богатая библиотека, – я не удержалась от восторга по этому поводу.

– Да, – послышался голос учителя, – она мне от деда досталась. Он был доктором филологических наук, поэтому собирал и заказывал редкие книги. Кое-что привозил сам, кое-что дарили коллеги из-за рубежа. Некоторые шедевры Шекспира, Конан Дойла, Дюма, Флобера и ещё нескольких писателей есть даже на языке оригинала.

– Я вам завидую, по-доброму, конечно, – я немного расслабилась, изучая корешки книг мировой художественной литературы, с трепетом легонько прикасаясь к ним.

– Если хочешь, могу дать почитать то, что тебе придётся по душе, – он с неизменной улыбкой протянул мне чашку горячего напитка.

Я оглянулась и увидела, что на маленький журнальный столик возле дивана Роман Андреевич поставил огромную вазу с фруктами и тарелки с сырами и какими-то заморскими закусками.

– Я была бы вам очень признательна, – пролепетала я, присаживаясь на диван.

– Выпей скорее, а то вид у тебя, Катюш, как будто ты чем-то чрезвычайно напугана. Надеюсь, это не я такой страшный? – сказав это, он сел рядом и взял такую же кружку в руки.

– Нет, – вымолвила я и сделала глоток. Горячая жидкость приятно потекла по телу, разливаясь тёплыми волнами. Страшным он не выглядел, скорее наоборот, каким-то уж очень домашним и милым. После второго глотка скованность постепенно стала проходить. – Вы мне запись третьего концерта в исполнении Рахманинова хотели дать послушать.

– Да-да, конечно, – он с какой-то ехидной ухмылкой поставил выпитую кружку на стол и подошёл к стереопроигрывателю. Совершив некоторые манипуляции с кнопками, из колонок полилась божественная музыка, которой я бредила всё последнее время.

Я ловила буквально всё: как композитор делал фразировку, какие брал темпы, его отношение к звуку, его своеобразная трактовка. Я мыслила немного не так, как играл сам автор, но его исполнение безусловно было потрясающим. Когда музыка закончилась, мы ещё какое-то время сидели молча.

– Как можно создавать такую музыку? – тихо проговорила я в порыве. – Наверное, я повторюсь, но Рахманинов – гений!

– Не могу не согласиться с этим, – вкрадчиво произнёс Роман Андреевич.

Я не до конца ещё осознавала, как мои руки оказались в захвате его крепких пальцев. Он сел непозволительно близко ко мне, и я ощутила его дыхание возле своих губ. Вроде бы это были совершенно невинные прикосновения, но в глазах его зарождалась буря, как разбушевавшийся океан. Я сделала робкую попытку отстраниться, но он ловко притянул меня к себе и впился губами в мои губы. В висках застучал пульс, как набат, кровь прилила к щекам, а поцелуй из нежного стал жгучим, нарастающим, как будто меня выбросили из реальности и закрутили в какую-то чувственную тягучую воронку. Это было невероятно: сладко, мучительно и запретно. Где-то на пределе сознания, я всё-таки невероятными усилиями смогла прервать этот поцелуй. Отстранившись, я произнесла:

– Скоро придут ваша жена и дочь. Всё это неправильно, мне пора уходить, – я до конца не осознавала, какое воздействие оказывает мой внешний вид: волосы были растрёпаны, глаза испуганно сияли, дыхание до конца не восстановилось, и от этого напряжение чувствовалось во всём теле, которое приковывало его ненасытный взгляд.

– Они приедут только через два дня. Гостят у родственников в Волгограде, – он говорил сбивчиво, но не отпускал мои руки, пытаясь притянуть снова.

– Какая разница! Я бы ни за что не пришла к вам, зная, что их нет дома.

– Поэтому я тебе и не сказал об этом. Катя, – он перешёл почти на шёпот, – ты не представляешь какое влияние оказываешь на меня! Я просто болею тобой, в последнее время все мысли только о тебе. Как думаешь: это какое-то наваждение или любовный приворот?