Эта искренность души до сих пор непонятна и недоступна для восприятия европейской цивилизации. Когда красивых женщин можно просто объявлять ведьмами за их красоту и отправлять на костер, чтобы спасти свое лицемерие. Если вам нравится смотреть на всё, что вам нравиться, и не скрывать этого за лицемерием, чувствуя логику прекрасного, то только тогда вы можете понять ужас горящего женского тела на костре. Вина его была только в том, что оно прекрасно и недоступно вам для обладания. И это лицемерие лжи стало основой западной цивилизации. Это её единственная основа. Иначе не было бы колониализма, не было фашизма и не было бы демократии, жаждущей потоков человеческой крови. И именно с Запада на Русь моровой язвой обрушилось христианство. Мы им потомков – жителей Гардарики, а они нам – христианство…

…Микеланджело Буонаротти однажды содрогнулся от несовершенства своей совести, когда во время реконструкции собора Святого Петра в Риме вышел во двор, чтобы помочиться. Что было с ним, когда он, сделав свое дело, вернулся и… Да-а, а ведь он не был каким-то там моралистом. Нет, он был человеком – какая это реликтовая редкость в западном мире! Он остановился перед шабашем в храме, остановился как человек совести, увидев не случайное, а просто обычное… Просто вполне себе житейское, скотское совокупление сразу нескольких пар священников, монахинь, мирян и мирянок. И кто ему поверил? А кто он такой, в самом деле?! Подумаешь, Микеланджело Буонаротти! Ещё чудак записи такие непонятные делал… Зачем?

Но не тогда ли в Европе начался не просто шабаш лицемерия, а господство нравоучительных проповедей? Соринка лжи перевешивала и перевешивает и сейчас груз страданий и испытаний многих поколений, попавших в кабалу лицемерия. Ради земной выгоды мирового господства Запад привык за свою вину требовать покаяния от жертв своего произвола.

А свое скудоумие, как вонь и нищету человеческого духа, попытался и пытается скрыть за обманом пустословия, ни к чему его не обязывающим. Так, как они в недалёком своём прошлом пытались запрятать ароматы своих вонючих, немытых тел за духами из Индии и благовониями остального Востока. Да вот беда, ни древние рецепты благовония из ладана, ни современные лосьоны с этой вонью не справлялись. Потребовались ядерные технологии в парфюмерии для христианства: Хиросима и Нагасаки.

А жизнь Гипербореи в истории сжалась до размеров доносов купцов-шпионов из европейских стран. Если что походило на правду, немедленно уничтожалось как ересь. Историки и хроникеры Европы при первом же упоминании Гипербореи становились задумчивыми и трезвомыслящими… инквизиторами. Вот это и является самым главным, самым естественным образом мышления западных обывателей.

Хилый тщедушный летописец наклонился над дорогущим пергаментом, подслеповатыми глазами оглядел не очень ровные края листа и со вздохом перекрестился:

– Будь че будя!

Сзади него, всхрапнув на сундуке, проснулся игумен и сразу же нахмурился:

– Как это – будь что будя? Ну уж нет…

– Так, отче, с календарем ничего не сходится… Да и с каким сравнивать? – заёрзал босыми ногами летописец и потер ими друг о дружку.

– Плюнь на эту ересь, сын мой… – зевнул игумен, поворачиваясь к летописцу.

– Дык, это… – скуксился над пергаментом работник слова и письма.

– Плюнь, говорю! – угрожающе взмахнул над летописцем кулаком игумен. – Пиши, да не заговаривайся! Про матерь нашу – церковь православную не забывай. С твоего пера на пергамент должны стекать её слёзы и муки… – тут игумен поднял вверх указательный палец. – Тогда убедительней будет. Какая у нас история корячится?