К тому моменту, когда он закончил свою тираду, я уже осмотрел неподвижное тело. Явных признаков травм конечностей не обнаружил. Когда я поднял красную его рубаху, живот был впалым и мягким на ощупь. Выходит, внутренних повреждений тоже нет. Дышал парнишка самостоятельно, ровно и не часто. Значит, и грудная клетка, а именно лёгкие, обошлись без травм. А вот при ощупывании головы я обнаружил изрядную припухлость в нижней части затылка и шеи. Это последнее могло говорить о переломе или о тяжёлом ушибе. К моему облегчению, рефлексы на руках и ногах были сохранены. Выходило, что и спинной мозг не был повреждён. Зрачки тоже были живыми. Однако это меня не успокоило. Я отдал распоряжения, и вскоре пациент был помещён в специальное приспособление, защищавшее его шею, и уложен так, будто его тянули за подбородок слегка вверх, при этом туловище оттягивалось вниз.

Всё это время, пока мы колдовали с люлькой, Николай Арнольдович молча наблюдал на расстоянии. Когда я закончил, он проговорил:

– Правильно ли я понял, Евгений Сергеевич, что у мальчонки не в порядке с затылком и шеей? Вот-с! А лежал он лицом вниз. Следовательно, никак не мог повредить себе затылок.

– Более того, Николай Арнольдович, – ответил я, протирая руки спиртом, – в характере травмы есть что-то общее с погибшей учительницей.

– Простите, в каком характере? – недоумённо поднял на меня глаза ротмистр.

Мне стало неловко: за чередой дел я как-то совершенно забыл о своём отчёте. Вернее, о том, что он до сих пор лежит в кармане моего халата. Смутясь, я передал конверт Митькову.

– Извольте ознакомиться! Отчёт о вскрытии. Вчера весь ваш полицейский корпус куда-то умчался на тройках. Уж не к цыганам ли? – язвительным замечанием я пытался скрыть своё смущение, отчего ещё больше раздосадовал на самого себя. – Простите, господин ротмистр, лично в руки передать не было никакой возможности.

– Чёрт бы побрал этих чинуш из губернской управы! – выругался Николай Арнольдович, вскрывая конверт. – Затребовали всех уездных полицейских. У них, видите ли, волнения. Народ после теракта на улицы вышел с требованиями… – он не закончил и углубился в чтение. Потом, не говоря ни слова, вышел, сел в полицейскую пролётку и укатил.

Сенька Никифоров так до самого полудня и не пришёл в себя. Я распорядился определить его в палату поближе к флигелю, чтобы я в любую минуту мог оказаться подле пациента. Рядом с ним сейчас находилась сестра Ксения, монахиня из соседнего монастыря. В углу палаты, возле окна, выходившем в тихий больничный сад, на вертлявом металлическом табурете примостился Сидорчук.

Николай Арнольдович вернулся. Оказалось, что он, пока я заканчивал приём, сызнова осмотрел место убийства учительницы. Судя по выражению его лица, когда он вошёл в кабинет, ничего нового он не обнаружил.

Мы сели пить чай. За самоваром, совершенно расслабленно развалившись в плетёном кресле, он делился со мной своими соображениями, рассуждая о причинах преступления и о возможном убийце.

– Во-первых, это не было ограблением, – начал он не спеша, – из ценного ничего не пропало, включая кольцо с алмазом, о котором вы упомянули. Во-вторых, убийца был знаком с учительницей, иначе Суторнина не сидела бы так спокойно за столом. Опять же на столе баранки, сахар… В-третьих, убийца имеет натуру хладнокровную, потому никаких следов своего присутствия он не оставил. В-четвёртых, орудие убийства на месте преступления не обнаружено.

– Я могу предположить, – вставил я, – что удар был нанесён тяжёлым предметом. Чем-то вроде металлической палки.

– Ну что ж, вполне возможно, что и так, – задумчиво проговорил Митьков.