Её мягкое и вместе с тем крепкое касание будто просило о помощи, защите, словно Лиза доверялась мне безгранично и без колебания. В ответ моё сердце билось учащённо и радостно. Потом были наши утренние встречи на вновь возведённом молу где мы с Лизой встречали прибывающие пароходы и парусники. Был в наших свиданиях и нескончаемый променад по Александровской набережной. Я рассказывал Лизе о далёких странах, о путешествиях, о которых мечтал и в которые я непременно отправлюсь. Мы любовались панорамой города, прогуливаясь на вершине Поликуровского холма, а вечерами на просторной террасе гостиницы «Россия» она вновь рассказывала мне о ночном небе, о звёздах, об исследованиях глубин космоса, о своём кузене Аркадии, живущем в Марселе, о том, что он непременно вышлет ей Армиллярную сферу, астролябию и издание астрономических карт.

Однажды мы забрели в Ливадию, горный посёлок недалеко от Ялты. Живописные лужайки разбитого здесь парка украшали скалистые склоны. На его вершине возвышались постройки вновь возведённого летнего дворца Его Императорского Величества. Мы бродили по тенистым, извилистым дорожкам, и Лиза держала меня за руку, отчего голова моя кружилась, а сердце радостно билось. Стоя у белоснежной балюстрады вдвоём, мы восторгались сапфировым цветом моря, криками чаек, долетавших до вершины холма. Мне тогда казалось, что наши души, словно эти чайки, парят где-то там, высоко в небесах.

Мы собрались вернуться, но тут Лиза с детской живостью и озорством стала расспрашивать дежурившего у ворот офицера и буквально замучила того вопросами об архитектуре и назначении тех или иных строений. После мы веселились, вспоминая мученическое лицо молодого военного, который терпеливо объяснял нам, что вот этот флигель предназначен для кухонной части, этот, технический, где стоят специальные машины, – для циркуляции воздуха, а вот здесь – конюшня и конный двор. По дороге назад, в Ялту, Лиза в порыве душевной откровенности рассказала, что была помолвлена с офицером лейб-гвардии, что помолвка расстроилась из-за разногласий о роли женщины в семейной жизни и обществе, что ей двадцать восемь, что все подруги замужем, но она не унывает. И задорно рассмеялась. Очарованный свежестью её молодости, быстрым умом и весёлой открытостью, я совершил непростительную вольность.

Как-то поздним вечером, когда южная ночь накрыла город непроницаемым покрывалом темноты, я сопроводил Лизу до гостиницы «Бристоль», где она проживала. Мы попрощались. Я слегка удержал её руку. В ответ мне почудилось лёгкое, ободряющее пожатие её руки. Мы стояли в двух шагах от парадного, глубокая тень от акации укрывала нас от любопытных взглядов, и я совершенно потерял голову. Я наклонился к ней, и мои губы коснулись её щеки. Однако ж Лиза резко отшатнулась. Потом звучал её голос, удивлённый, возмущённый, успокаивающий, но я был не в силах разобрать смысл произнесённого: я был оглушён, раздавлен, уничтожен. Лишь несколько слов долго звучали в моей голове набатом: «не более, чем добрые отношения», «я не давала повода», «сохраним нашу дружбу».

На следующий день мы не виделись. Я утратил интерес к городу, море казалось мне докучным, жара утомительной, и я просидел весь день под зонтиком на террасе. Состояние моего духа ещё более ухудшилось с приходом портье, который принёс записку. Письмо было от Лизы. Она сообщала, что вынуждена покинуть Ялту. Причину она не указывала. Лишь обращалась ко мне с просьбой. Разумеется, если я по-прежнему ей предан и сохранил дружеское участие в её судьбе. Речь шла о посылке, которая должна прибыть пароходом из Марселя. Посылка от Аркадия, а в ней – долгожданные астрономические приборы и карты звёздного неба. Лиза просила принять её, показав это письмо. Она же сегодня возвращается в город N и просит переслать посылку как можно скорее почтой. Она приписала свой адрес. Я взглянул на дату письма: отправлено вчера. Выходит, Лиза уже в дороге. Портье сообщил, что пароход из Марселя прибудет сегодня к вечеру. План у меня созрел моментально.