В тот вечер Бетти достала из холодильника миску, из ящика стола взяла большую ложку. Она зачерпнула кусочек теста размером с грецкий орех, поднесла ко рту и съела. Не успев проглотить, набрала еще, с трудом разрезая жесткую, холодную массу. Девочка сидела за кухонным столом с ложкой в руках и черпала из миски сырое тесто, ела и зачерпывала еще. Тесто нагревалось, ложка двигалась все быстрее и быстрее. Бетти глотала не жуя, пытаясь набить живот до отвала, чтобы не осталось места ни для бессильной ярости, ни для стыда…

Каждую среду в течение всех трех летних месяцев Бетти ездила к дяде Мэлу. Каждую неделю она пыталась рассказать матери, что происходит, и каждую неделю не могла собраться с духом. В тот единственный раз, когда она наконец выдавила из себя пару слов, измученная Сара, одетая в новую бордовую юбку из вискозы и жакет-болеро в тон, уставилась на дочь с недоумением. Яркое утреннее солнце высветило темные круги у нее под глазами. Покачав головой, Сара переспросила: «Слишком долго тебя обнимал? Что ты хочешь этим сказать?» Слова замерли у Бетти на губах. Лучше бы она поделилась с Джо… Но сестра с подачи Линетт устроилась вожатой в лагерь «Тануга» на Верхнем полуострове озера Мичиган. Через три дня после окончания школы Джо сложила вещи в спортивную сумку и села в автобус. К тому же Бетти не могла не заметить, с какой поспешностью Сара схватила со стола первые десять долларов, заработанные у дяди Мэла. Семья отчаянно нуждалась в деньгах. Бетти хотела написать Джо, только что та могла бы сделать, находясь в двухстах милях от дома? Пойти к директору и сказать: «Извините, мне срочно нужно домой, потому что мой дядя обнимает мою сестру»?

Все лето каждую среду Бетти возила ложкой в миске с хлопьями, ожидая, пока они превратятся в кашу. Если бы она сказала, что не голодна, у Сары возникли бы вопросы. Мать убегала на работу, и Бетти оставалась дома одна. Она занималась стиркой, мыла полы, размораживала продукты на ужин. Она пылесосила, стирала пыль с мебели и складывала вещи, которые вовсе не надо было складывать, не в силах заполнить томительные часы, отделявшие ее от поездки к дяде Мэлу.

Каждую неделю Бетти приезжала к четырем. Тетя Шерли впускала ее в дом и поручала какое-нибудь дело по хозяйству, занимавшее не более получаса. Бетти высыпала на пол ящики с игрушками, отбирала сломанные и старые; снимала с полки в кухне или в столовой тарелки, мыла их, вытирала пыль с полки, сушила тарелки и ставила на место. Закончив работу, она сидела в прохладной гостиной у телевизора одна, потому что дети в то время отдыхали в лагере. Бабушку она тоже ни разу не видела. «Элки неважно себя чувствует», – сообщила Шерли в тот единственный раз, когда Бетти спросила. Она ждала, не глядя на экран, и вся сжималась при звуке открывающейся двери гаража и наигранно веселого приветствия дяди Мэла. С третьей недели он стал проезжать мимо пустого дома Кауфманов на Альгамбра-стрит и останавливаться в самом конце квартала. Сначала он просто обнимал Бетти, с июля стал усаживать ее к себе на колени. Она закрывала глаза и потихоньку дышала ртом, чтобы не чувствовать дядиного зловонного дыхания, от которого потели стекла в салоне, и его руки блуждали по ее груди, бедрам и ягодицам, то щипая, то тиская. Еще хуже становилось, когда посреди омерзительного сюсюканья он заговаривал об ее отце. «Бедная сиротка Бетти, ты скучаешь по папочке? Похоже, бедняжка Бетти очень-очень скучает!» Дядя Мэл раскачивался все быстрее и быстрее, обдавая шею девочки вонючим дыханием, прижимался так сильно, что ей становилось больно, содрогался и тяжко выдыхал, затем отдавал деньги и отпускал ее.