Бетти выбиралась из машины и мчалась домой сквозь вечерние сумерки, сквозь запахи барбекю и свежескошенной травы. Крутилась, разбрызгивая воду, поливальная установка на лужайке Штейнов, хлопали дверцы машин, смеялись или спорили дети, мамы звали их ужинать. Совсем другой мир, потерянный рай, похожий на все предыдущие летние каникулы, когда отец Бетти был еще жив. Девочки Дубински играли в классики, мальчики Штейны бежали домой кушать. Энди Симоно, младший братишка ее подруги Барбары, проезжал мимо на новеньком велосипеде и кричал: «Привет, Бетти!» На спицы он прикреплял карты, которые так приятно стрекочут, когда крутишь педали. Она махала рукой и спешила открыть входную дверь, отчаянно надеясь, что уже достаточно стемнело и никто не заметил мокрого пятна на ее джинсах. Оставив деньги дяди Мэла на кухонном столе под белой фарфоровой сахарницей с отколотой крышечкой, Бетти скидывала одежду и становилась под душ, включая сначала обжигающе-горячую, затем ледяную воду. Она готовила ужин, ковыряла еду вилкой и сидела перед телевизором с матерью, у которой не оставалось сил ни вязать, ни штопать, ни даже складывать белье. Сара клевала носом, засыпая под сериал «Остров Гиллигана» или «Моя жена меня приворожила». После того как мать ложилась, Бетти украдкой шла на кухню, брала ложку и запихивала в рот все мягкое, что попадалось под руку. Лучше всего подходило тесто для шоколадного печенья, но она могла съесть и мороженое или творог, холодный рис или картофельное пюре, малиновый джем или куриную подливку, застывшую до состояния желе. Лишь бы еду можно было зачерпнуть ложкой и проглотить, не чувствуя вкуса. Лишь бы заполнить пустоту внутри, не оставив места ни для дурных мыслей, ни для вины, ни для стыда.

К августу Бетти набрала десять фунтов. Кожа на лбу и щеках покрылась прыщами, грудь увеличилась на два размера. Сара ничего не сказала об исчезающей еде, хотя наверняка заметила. Она вырезала из журнала для домохозяек семидневную белково-грейпфрутовую диету и оставила листок на кухонном столе, после чего отправилась на работу, пробормотав: «При таком росте и телосложении виден каждый лишний фунт».

Бетти стала избегать подруг, которые проводили летние дни на солнышке у общественного бассейна или, если были достаточно взрослыми, подрабатывали нянями, продавщицами мороженого или официантками. До работы она еще не доросла, а мысль о том, чтобы надеть купальник, теперь такой тесный, и лежать на полотенце у бассейна у всех на виду, приводила ее в ужас. Когда Барбара Симоно пригласила ее на двойное свидание, Бетти сказалась занятой, да и вечеринку в честь шестнадцатилетия Лоры Окс тоже пропустила. Она отделывалась дежурными фразами вроде «Мне немного нездоровится» (намекая на месячные) или «Я должна помочь маме по дому», с чем поспорить сложно.

Наконец, однажды вечером в августе дядя Мэл свернул на Альгамбра-стрит и, слава богу, в окнах Кауфманов горел свет. «Дядя Мэл, мне нужно идти!» – выпалила Бетти и выскочила из машины, едва та успела остановиться. Она бросилась через лужайку, нащупывая ключ на ленточке, торопливо открыла дверь, и Джо была там, Джо вернулась домой! Сестра стояла посреди кухни – загорелые ноги, белые шорты, широкие и сильные плечи под бело-зеленой футболкой с надписью «Тануга». Над плитой горела лампа, наполняя обшарпанную кухню теплым светом, по радио шел матч «Тигров». Джо разбивала яйца в старую пластиковую зеленую миску. Посмотрев на располневшую Бетти с удивлением, она спросила: «Как насчет завтрака на ужин?» При виде старшей сестры Бетти почувствовала огромное облегчение и несказанно обрадовалась, что больше не одна, поэтому не сдержала слез. Джо обняла ее за плечи и прижала к себе.