Водворив косу на место, он отступил на шаг:

– Так-то лучше.

Она какое-то время молчала, и лицо ее было так же напряжено, как у его кузины, когда она разбирала египетские иероглифы.

– Они меня отвлекали – ваши волосы: когда что-то не в порядке, это мешает думать, – заявил он совсем некстати.

Но разве это оправдание? Джентльмен может позволить себе подобную вольность только с близкой родственницей или любовницей, но он не мог удержаться и теперь лихорадочно придумывал, как извиниться.

Она заговорила, опередив его:

– Так вот что вас так расстроило! Впрочем, чему здесь удивляться. Человек, способный пуститься в путь на ночь глядя, под ледяным дождем из-за того лишь, что у него нет сменного белья, живет в соответствии с какими-то своими нормами, недоступными для понимания остальным людям.

Она отвернулась и принялась свертывать карты.

– Хотите верьте, хотите – нет, мисс Олдридж, но у меня тоже есть принципы. Я хотел бы убедить землевладельцев в том, что строительство канала, предложенное лордом Гордмором, имеет свои преимущества. Мне хотелось бы удалить из плана все, что вызывает возражения, и, если это возможно, прийти к приемлемому компромиссу.

– В таком случае отправляйтесь в Лондон и пришлите для этого кого-нибудь другого. Вы либо глубоко заблуждаетесь, либо являетесь безнадежным идеалистом, если думаете, что люди будут относиться к вам как к обычному человеку. Мои соседи, да и мой отец поручили бы встретиться с представителем лорда Гордмора своим управляющим. Вас же мой отец не только попросил встретиться с ним, но и пригласил на ужин. Он даже попытался убедить вас переночевать у нас, хотя затворник и предпочитает обществу людей общение с представителями растительного мира. Сэр Роджер Толберт и капитан Хьюз более общительны и непременно заедут к вам, чтобы пригласить на ужин. И каждый будет предлагать вам полюбоваться своими домашними любимцами: скотом и детьми, особенно дочерьми.

Пока говорила, Мирабель пыталась сложить и скатать в рулон карты, что получалось у нее ничуть не лучше, чем привести в порядок прическу, которую соорудила ее горничная.

Алистер подошел, взял у нее карты и сложил как следует, а положив их на стол, едва удержался, чтобы не шлепнуть ее последним рулоном.

Нахмурив лоб, она взглянула на них:

– Развернуть их не составило никакого труда, но когда настало время свернуть, они словно стали жить собственной жизнью. Видимо, они не любят, когда их закрывают, и здесь требуется особое умение.

– Нет, все дело в логике, – возразил Алистер.

– Наверное, это какой-то особый вид логики, о котором я и понятия не имею, – сказала Мирабель. – Но ведь вы, насколько я понимаю, учились в Оксфорде. Если бы я окончила университет, то тоже научилась бы думать логично.

– Хотел бы я, чтобы после Оксфорда можно было так задать простой вопрос, чтобы получить прямой ответ.

Она одарила его ослепительной улыбкой, такой же, как и вечером, когда еще не знала, с каким поручением он прибыл. Поскольку после этого она улыбалась ему более сдержанно, он пришел в полное замешательство. Его будто ударили по голове крикетной битой.

– Вы хотите, чтобы я объяснила вам, почему представитель лорда Гордмора не смог получить поддержку проекта канала?

Алистер попытался сосредоточиться:

– Представитель сказал нам, что никто не захотел даже обсуждать это предложение. Куда бы он ни обращался, повсюду встречал отказ, и ему указывали на дверь. Да, я хочу, чтобы вы объяснили мне причину, мисс Олдридж, поскольку вы утверждаете, что все остальные, благоговея передо мной, побоятся сказать мне правду.