Вскоре после помолвки я была назначена фрейлиной императрицы (сей титул даровали девушкам, принадлежавшим к определённым семействам) и пожалована соответствующим знаком отличия – золотым вензелем, усыпанным бриллиантами, или "шифром", как его обычно называли. Затем, пока готовилось моё приданое к свадьбе, назначенной на конец августа, мы отбыли на всё лето в Троицкое. Именно там я неожиданно испугалась и, не сказав никому ни слова, написала Александру письмо, где умоляла разорвать нашу помолвку. Но вследствие того, что он не уделял корреспонденции должного внимания и частенько хранил полученные письма нераспечатанными в течение многих дней или даже недель, то та же участь постигла и моё послание, случайно обнаружившееся уже после свадьбы в кармане его пальто!

Фотография фрейлинского шифра с двойным вензелем вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны и действующей императрицы Александры Фёдоровны

Фотография Ирины Скарятиной и Александра Келлера после их помолвки

Поскольку Келлер был офицером лейб-гвардии Кавалергардского полка, то именно в его полковой церкви и состоялось торжественно и пышно наше венчание.

Я так отчётливо помню каждую деталь того дня. С самого утра мне стало казаться, что время летит слишком быстро, и я постоянно бросала тревожные взгляды на стрелки массивных бронзовых часов в стиле ампир, мысленно пытаясь сдержать их бег. Сидящая молча, с распущенными волосами, ледяными пальцами и мелкой дрожью, пробегавшей по спине, и одетая в красную трикотажную матросскую блузку и короткую тёмно-синюю юбочку, я, должно быть, выглядела, как испуганный ребёнок, потому что в какой-то момент ко мне подошла тётя Лиза Куракина, которая, обняв меня и пустив слезу, прошептала: "Ох, ты же ещё совершеннейшее дитя – слишком юна, чтобы стать женой!"

После обеда, во время которого я не смогла проглотить ни кусочка, Маззи мягко произнесла: "Всё, пора одеваться, Дорогая, пойдём", – и повела меня в свою комнату, где на кровати уже были разложены мои свадебные наряды. Согласно русскому обычаю, который она пожелала исполнить сама, Маззи искупала меня, облачив затем через голову в прекрасное бельё из тончайшего батиста, расшитое дивным рисунком из флёрдоранжа и отделанное валансьенскими кружевами. Белый шёлковый пояс, белая шёлковая кружевная нижняя юбка, белые шёлковые чулки – вещь за вещью она вручала их мне, целуя и благословляя каждую и помогая одеваться. Затем, опять же согласно обычаю, мой маленький племянник сунул золотую монету в мою туфлю, а служанка, занимавшаяся моей причёской, прошептала особую молитву, пока с помощью нескольких подружек невесты устраивала поверх волос венок из флёрдоранжа. Моё свадебное платье (конечно же, тоже из изумительно мягкого белого шёлка) с V-образным декольте и огромным шлейфом было столь тяжёлым, что потребовалось пять человек – сама главная модистка и четыре её помощницы, – дабы, подняв его, водрузить на меня сверху. Затем Маззи, дополнив наряд пышной вуалью, приколола мне на левое плечо фрейлинский шифр и повесила на шею свой заключительный свадебный подарок – роскошное ожерелье из двадцати бриллиантов. Полученный от неё носовой платок, который мне следовало держать в руках, раньше принадлежал моей бабушке, княгине Лобановой, и был исключительно красив, имея герб Паскевичей, вышитый в одном углу, и бабушкину монограмму – в другом. У меня до сих пор хранится тот платок, чудесным образом спасённый моей горничной во время революции вместе с кружевным придворным платьем, набором золотых, серебряных и финифтяных безделушек, расписанными вручную старинными веерами, украшенным вышивкой бельём и прочими реликвиями, позже вывезенными для меня из России моими друзьями.