Вечером после ужина был устроен фейерверк, который, волшебно отражаясь в водах трёх прудов рядом с домом, представлял поистине потрясающее зрелище.

Сенницы были живописным местом, однако не могли сравниться красотой с Троицким и не имели того же очарования. Здание усадьбы из красного кирпича и белого камня было построено совсем недавно на месте полностью разрушенного старого. И хотя его окружал парк с чередой замечательных аллей, однако те три пруда у подножия холма, на котором оно стояло, обладали для меня наибольшей привлекательностью. Проведя в имении без малого четыре недели – вплоть до окончания медового месяца, – мы вернулись в Петербург.

Там для нас уже была приготовлена большая и красивая квартира в одном из новых домов на Потёмкинской улице, удобно расположенном рядом с местом службы мужа. В ту зиму я почти не выходила в свет, проводя бо́льшую часть времени дома и продолжая учиться и читать. Именно тогда я прочла "Антропогению" Геккеля, "Жизнь Парацельса", "Божественную комедию" Данте, "Историю Александра I" и ряд книг по астрономии и оккультизму. Несмотря на мои занятия литературой, к которым я относилась со всей серьёзностью, я всё ещё была совсем юной девушкой и, оставаясь в одиночестве, обычно распускала волосы и надевала старые ученические платья. Во многих отношениях я и была ребёнком, особенно в те часы, которые проводила со своими старыми учителями, часто заходившими навестить меня, с кем я могла с грустью повспоминать былые времена. Иногда мы притворялись, что снова проводим урок, но получалась уж слишком невесёлая игра, которая быстро сошла на нет. Самое большое удовольствие я находила в том, чтобы прокатить их в своей открытой коляске, запряжённой двумя превосходными вороными лошадьми, с величавым кучером и лакеем на козлах. Мы часами кружили по городу, и такое общение со старыми друзьями делало меня абсолютно счастливой.

Однажды я спряталась под роялем в гостиной – что-то сильно расстроило меня и заставило, сидя там, горько плакать – и ещё больше огорчилась, когда старый седовласый дворецкий застал меня в таком неприглядном виде, забывшую про чувство собственного достоинства.

"Не беда, Ваше Сиятельство, – ласково сказал он, протягивая мне руку помощи, пока я выползала оттуда на четвереньках. – Не плачьте, это жизнь!"

И по сей день я благодарна ему за те простые, человечные слова – ведь в тот момент это был не дворецкий, обращавшийся к своей юной графине, а пожилой и добрый человек, пытавшийся утешить испуганного ребёнка.

Моему мужу совершенно не нравился подаренный мне в девичестве бультерьер Джохансон, и тот сразу невзлюбил его в ответ, поэтому мне пришлось оставить пса в родительском доме. Почти каждый день Джохансон, будучи выпущен на улицу, прибегал ко мне в гости, и швейцар, запустив его в лифт, отвозил наверх, как заправского посетителя. Мой любимец неизменно объявлялся, когда муж отсутствовал, и проводил со мной несколько часов после обеда, но наотрез отказывался оставаться к ужину, всегда прощаясь в одно и то же время и настаивая, чтобы его выпустили. Тогда я, обнимая и целуя пса, сама спускалась с ним вниз. Однажды, когда Джохансон, по обыкновению, возник в парадной дома, новый швейцар прогнал его метлой. Должно быть, такое отношение ужасно задело чувства бедняги, поскольку после этого события он исчез, и мы его больше никогда не видели.

Следующим летом у меня родился сын, а через два года – дочь. Однако брак не сложился, и моя родня была совершенно права, изначально считая, что наши жизненные принципы и устремления являлись слишком разными. Таким образом, после четырёх лет супружества – отчаянно несчастливых лет, с моей точки зрения, – и со смертью моего маленького сына в качестве кульминации, которая чуть не убила меня, мы решили расстаться.