Вечером того же дня

События развиваются с неимоверной быстротой: Дума отказалась распускаться и начала заседание, открыто не подчинившись приказу императора; солдаты Волынского полка убили множество своих офицеров и присоединились к революционерам; толпа открыла тюрьмы, освободив всех заключённых. Ряд правительственных зданий охвачен пламенем. Революционеры сжигают уголовные и политические архивные дела, чтобы уничтожить все записи о своих преступлениях, танцуя и улюлюкая в диком ликовании при виде огня, поглощающего уличающие их документы. В городе царит полный хаос – на улицах возводятся баррикады, повсюду гремят выстрелы, и суматоха стоит неописуемая. Полиция палит по толпе с чердаков и крыш, где устроены скрытые пулемётные гнёзда. Это, конечно, приводит бунтовщиков в ярость, и они охотятся на полицейских, называя тех "фараонами" и предателями. Выглянув в окно, я только что увидела, как произошло ужасное. Полицейский, преследуемый воющей толпой из сотен обезумевших людей, промчался по нашей улице с дикими от ужаса глазами, скача, как загнанный заяц. Когда толпа почти настигла его, он внезапно бросился в открытую дверь жилого дома напротив госпиталя, но это не охладило преследователей. Те гнались за ним вверх по лестнице (так мне сказали позже), и хотя он стучал во все двери, пока поднимался, ни одна из них не открылась, чтобы спасти его. Наконец он добрался до самой верхней площадки, где попал в ловушку, был схвачен и разорван на куски. Его бедное, сильно изуродованное тело наши санитары на носилках принесли в часовню госпитального морга. Всё это произошло за несколько минут и вызвало у меня тошноту и дрожь во всём теле.

В полночь того же дня

Все улицы вокруг госпиталя погружены во тьму – нигде ни огонька, но в этой мгле можно различить тысячи бесшумно скользящих человеческих фигур. Ни стрельбы, ни пения, ни криков – ни звука, кроме шарканья множества ног.

Последние новости заключаются в том, что Дума пытается организовать "Временное правительство" и что Родзянко, её председатель, телеграфировал императору, чтобы сообщить, насколько серьёзна ситуация. Гарнизон города восстаёт. Полк за полком арестовывает своих офицеров, присоединяясь к Революции; ведь это именно Революция – в этом нет никаких сомнений.

Наш диспансер будет работать всю ночь в качестве "Пункта скорой помощи" для раненых. Я должна заступать на дежурство в 4 утра, так что мне лучше пойти спать прямо сейчас, хотя я знаю, что не смогу сомкнуть глаз.

Вторник, 28 февраля (13 марта)

За время моего дежурства доставили пятерых раненых, но никто из них серьёзно не пострадал. После перевязки все они покинули диспансер, и койки скорой помощи остались пустыми.

Заходила Маззи, сильно огорчив меня этим. Я умоляла её не покидать дом, но она всё же пришла, накинув на голову шаль вместо шляпы и нацепив старое пальто Татьяны. Одетая таким образом, она сохраняла полную уверенность, что останется незамеченной, и была сильно возбуждена своим приключением. Однако честно пообещала мне больше такого не вытворять.

Стрельба ещё продолжается, но, вероятно, скоро все полицейские будут перебиты. Огромные бронированные грузовики с красными флагами носятся взад-вперёд по улице. На некоторых из них стоят пулемёты, которые постоянно постреливают. Сомнений нет – Петроград полностью в руках революционеров. Почти все наши санитары исчезли, а несколько близких к выздоровлению солдат гордо покинули госпиталь, не спросив разрешения. Прислуга ведёт себя нагло, и многие из работников отказываются выполнять свои обязанности, тем не менее всё ещё подчиняясь (вероятно, в силу привычки) распоряжениям, отданным лично Сестрой-хозяйкой. В операционной сегодня очень холодно, и повар не приготовил никакого ужина. Похоже, Революция пришла и сюда тоже.