– У нас есть две кандидатуры на эту роль. – Говорит сэр Ланкастер, кладя и разворачивая перед Феодосием папку с этими кандидатурами. – Мери диссиденша и Григорий отверженный.

– Чем они отметились? – спрашивает Феодосий после того, как он обменялся с сэром Ланкастером мнением о неблагозвучии имён всех этих угнетаемых за своё свободомыслие людей. – И почему всегда их имена так звучат предумышленно противно.

– Наверное, потому, что они и для нас несут угрозу и негатив. – Посмел себе заметить сэр Ланкастер и бл*, верно.

– Эта баба, Мери, как и все бабы, всему и главное сама себе противоречит. Вот и до противоречила до такого бегства. – Делает пояснения сэр Ланкастер уже на заданный вопрос Феодосия.

– А ей с такой физиономией можно и даже в чём-то простительно. – Говорит Феодосий, рассмотрев фотокарточку Мери диссиденши.

– Внешность обманчива. – Резюмирует сэр Ланкастер.

– Это да. – Сказал Феодосий, покосившись на зеркало. – А кто идёт с ней в параллель? – спросил Феодосий.

– Художник экспрессионист.

– А с ним что не так?

– Как это всегда заведомо у художников. Его никто не понимает, особенно соотечественники.

– И он решил, что здесь он будет понят? – спрашивает Феодосий.

– Ага. – Отвечает сэр Ланкастер.

– И с какой стати. И откуда у них берутся все эти мысли? – уже чуть ли негодует Феодосий.

– Мы это им внушили. – А вот ответ сэра Ланкастера удивил и в чём-то поразил Феодосия.

– И зачем?

– Чтобы они к нам ехали. – И опять ответ сэра Ланкастера остаётся без ответа.

– Но зачем? – ещё сильней недоумевает Феодосий.

– Такова наша политика. – Пожимая плечами, отвечает так туманно сэр Ланкастер, от кого толку не добьёшься, и Феодосий, чувствуя, что в такой политике нужно что-то менять, но только после смены вектора направления их государство образующего лица, задаётся итоговым вопросом. – И кого ты мне порекомендуешь выбрать?

– Бабы предсказуемы своей непредсказуемостью поведения. А эта Мери-конституция, из ряда вон выходящее событие. Так что будет верней сделать ставку на художника. – Делает вывод сэр Ланкастер.

– Во как! – удивлён Феодосий такой трансформации имени этой Мери. – Ты же говорил, что она диссиденша или как там, трансформация.

– Да у ней семь пятниц на неделе с этими переиначиваниями себя. И если кто-то из рода Болейн (это такой чёрно-тонкий юмор сэра Ланкастера, отпрыска одной из пэрских ветвей, с правом заглядывать на престол из-за спины монарха и иметь на всё про всё своё шутливое мнение) меняет цвета своей фактуры через день, то эта Мери с той же периодичностью меняет фокусировку своего мировоззрения. – С толком и знанием этого толка говорит сэр Ланкастер, заставив Феодосия заинтересоваться больше, чем хотелось бы этой Мери. И у него даже возникла мысль взять на себя эту трудоёмкую заботу и с громоздить на худые плечи сэра Ланкастера, кто технически и буквально отвечает за все его правозащитные решения, патронаж над этой, так и не могущей найти для себя ориентиры жизни, бедной овечкой Мери.

– А может не стоит её вообще обходить вниманием. Может для запаса и на неё обратим внимание. – Делает предложение Феодосий и сэр Ланкастер не против предлагаемого на её счёт решения, но не более того. И на этом как вроде сговорились.

– Что ж, посмотрим на его художества. – А вот так выбор пал на Григория, то есть Малевича-некст, со стороны жизнеутверждающих людей, в частности Феодосия.

А Григорий со своей скотской и неблагодарной стороны, и не думает учитывать всё то, на какие жертвы ради него пошёл не чета ему своим благородством и высотой своего родственного положения, Феодосий, кто таких людишек, как Григорий, мог и имел полное право не замечать, хотя бы по причине своей огромной занятости, и если каждое такое лицо, из себя ничего не представляющее, замечать, то когда же жить собственной жизнью. И Григорий, как за ним сейчас заметил всё тот же Феодосий, фокусирует свой взгляд и внимание только на самом себе, смотря на мир вокруг и людей его представляющих, с высот своего значения через фокус своих очков, которые он ещё к тому же натянул на свой нос фасонисто по борзому. И глядя на нос Григория, так и видится, как снисходительно на всех и в частности на вас он посматривает.