– Ага, – вместе с кивком бросает Бэбс. – И вот вроде в моих воспоминаниях она одна, а тут… другая, живая… в другой, чёрт возьми, стране, где явно нашим присутствием и не пахнет.

– Тебя это беспокоит? – Винсент присаживается рядом, чтобы тоже как следует разглядеть ряд фотографий, где всё отчасти напоминало Берлин и его старый дом на малой родине – Аляске.

– Не то, чтобы, просто… как-то немного не по себе от того, что при условии выживания во время эвакуации, она предпочла уехать на другой континент, начав жить с чистого листа, – ещё немного повертев снимок, она складывает её обратно так, чтобы не оказаться пойманной на рытье в чужих вещах.

– Даже если так, матерью ты всё равно предпочитаешь называть Марлен, поэтому не вижу смысла заострять на этом внимание, – пожал плечами блондин, росший все эти пятнадцать лет один из-за того, что никто не хотел брать себе на попечительство американца.

Тем более, что тогда он не знал немецкий, выучив его лишь после того, как несколько разведчиков сжалилось над двенадцатилетним истощённым мальчишкой, преодолевшем несколько тысяч километров для того, чтобы попасть в лагерь, название которого стало созвучно слову «дом». Как засчёт того, что здесь – среди небольших домиков и оживлённых улиц – можно было чувствовать себя в комфорте и безопасности, так и засчёт того, что в Берлине удалось обрести семью – не кровную, но тем не менее родную. Отчасти, благодаря Барбаре, до этого никогда не жалующейся на то, что Вивьен их бросила, за что, конечно, спасибо приёмной матери, которая, узнай о их «пропаже», не сможет успокоиться.

Как, впрочем, и Тони, считающий своим долгом защищать младших во чтобы то ни стало, почему на второй час после озвученного сестрой «У нас всё хорошо, скоро выдвинемся обратно», он был на грани того, чтобы сорваться из-за кучи мрачных мыслей, так же окутавших голову Ленза Шуберта. Ведь при самом плохом исходе ему лично придётся сообщать Марлен о случившемся и выслушивать её жалобный плач, чего очень не хотелось сразу по двум причинам:

Первая – этой женщине не шли к лицу слёзы и боль.

Вторая – Барбара, несмотря на свою травму, всё ещё являлась отличной боевой единицей, терять которую Берлину было бы непростительно, а Филипп имел достаточно хорошие перспективы в роли человека, способного поддерживать моральных дух, как бойцов, так и простых граждан. Поэтому, сидя за круглым столом в плохо освещённой комнате Губернатора, рядом с переполненной местными самокрутками пепельницы, генерал предлагает отправить несколько людей на разведку для того, чтобы убедиться, что это не больше чем, простая заминка. И ставит даже в кандидатуру себя, – вот насколько ему была дорога семья Кёнингов – а потом ещё нескольких, самых лучших солдат, в число которых входят Матье. Хотя, признаться честно, Ирэн не горела желанием устраивать «спасательную миссию», считая, что начинать беспокоиться можно только спустя сутки, в чём её так же поддерживал святой отец Габриэль, повторяя, как попугай, что при возникновении опасности Господь убережёт каждого.

Но благо, при всём уважении к Всевышнему, Губернатор всё же отдал приказ: с закатом солнца выдвигаться на разведку.

Услышав это, Тони облегчённо вздохнул, почувствовав, как тревога отходит на задний план.

Правда, ненадолго, потому что буквально через час на территорию поселения ногами вперёд занесли несколько окровавленных тел с торчащими в разные стороны стрелами, оперения которых олицетворяют самых жестоких врагов… «Ангелов», которые, по версии разведчиков, убили всех, кроме Кёнингов и Найта, что одновременно и хорошо, и плохо, так как, с одной стороны, есть шанс найти их живыми, а с другой – из плена ещё никто не возвращался.