Не центр Вселенной. Даже своей. Облегчение не заставило себя ждать. Закралось под ребра теплой пушистой кошкой и поселилось там. Свернулось клубком, помяв лапками сердце, и уткнулось в него своим прохладным носиком.

Где пусто, всегда станет полно, потому что, уходя, покидающие оставляют место для новых свершений, новых эмоций и побед, новых людей и счастья. Кажется, что, потеряв, ты больше ничего не сможешь, никогда, но это обман. Нам нравится самим оплакивать потерю, ждать ее возвращения – не стоит. Ведь рядом с пустотой у тебя остается то, чего нет больше ни у кого – ты сам. Только от тебя зависит, исчезнут ли эти пустоты или превратятся в черные дыры. Только от тебя зависит, найдешь ли ты что-то большее, чем потерял, обретешь ли ты снова улыбку. Будь просто благодарен, а дальше жизнь сама покажет, кто и чего стоил. Чего стоил ты. И кого будешь.

Закидывает жевательную резинку в рот. Тщательно пережевывает раза три. Жевательная резинка со вкусом жевательной резинки. Странно. Надувает огромный пузырь, и он лопается с громким хлопком, словно это единственный звук, который можно услышать на всей этой планете. Дом содрогается и словно съеживается от страха.

Открывает крышку своего любимчика. Два хлопка, и в темной кухне виден только свет от экрана ноутбука. Щелкает что-то, и в помещении возникает словно по волшебству нежность. Легкий бит. Вспоминает и поеживается. Переплетает длинные большие пальцы ног друг с другом. Холодные, хотя в доме тепло. Каково это, когда без обезболивающего тебе палят кожу на ногах, каково чувствовать этот запах горелой плоти, которая только недавно была и ее не стало. Уносится мыслями туда, где делают инъекцию. Где она касается ресницами щек, лежа на операционном столе – слишком часто она стала закрывать глаза как в прямом, так и переносном смысле. Чувствует, как немеют ноги. А если она не сможет больше ходить? А если не пойдет? А если останутся шрамы? А если…

И это стаей кружит в больной голове. Ощущает, как что-то острое протыкает кожу, потом другой лоскут, но не чувствует ничего. Удивительно – впервые не чувствовать ничего, кроме сковывающего страха. Может, это он так действует на нее, а не анестезия? Еще десять минут, и это закончится. Только десять минут. Ждет спокойно, не шелохнувшись, но внутри такая буря, так хочется кричать и сопротивляться. Внутри. Только там. И время, словно черепаха, ползет, пока она считает по шестьдесят секунд в уме. Последний штрих, и хирург делает узел. Чувствует, как тот впивается прямо в мясо. Легкая прохлада начинает рассасываться в теле и исчезать. И с каждой секундой становится еще страшнее просто не встать, когда подойдет срок. Или встать, но не смочь шагнуть. Выходит из оцепенения, и ноющая боль взрывом от эпицентра разносится от бедер до колен, будто выбивая чашечки из суставов.

– Вот и все, – улыбнувшись, произносит Белый Халат, – можете вставать, только аккуратно.

Чуть приподнимается и смотрит на свои бедра. Уродливые нитки впились в воспаленную красную плоть, давя так сильно, что кровь маленькими капельками замерла на швах.

– Будете хромать первое время, а потом станет легче, и внимательно посмотрите на голени. Их нельзя сильно сгибать, иначе швы разойдутся, поэтому советую вам ходить как можно меньше и не носить каблуки первое время.

– И сколько это?

– Месяц или три недели. Посмотрим, как все будет заживать.

– Спасибо.

И она осторожно сползает с операционного стола, аккуратно ступая на холодный кафель, а ледяной пол так и обжигает ступни через носки. Одевается и, не сказав ни слова, выходит.