Меня понесло:

– Ты взвалил на меня свои обязанности, когда я только что закончил медицинскую школу и проходил ординатуру. Ты позволил мне делать твою работу, в то время как сам гонялся за юбками и напивался в стельку, как студент. Я и сам не идеал, но уж не тебе указывать на мои ошибки.

Мы оба знали, что на самом деле это не имело значения. Я носил вину с собой, как почетный знак. Вот почему слова той девушки так сильно ранили.

Я не принимал никаких звонков и не назначал встреч в День святого Валентина, потому что в этот день мне предстоял долгий, мучительный отпуск в Град Вины. Сегодня я планировал напиться и трахнуть лучшую подругу моей бывшей невесты Эллисон, после чего выставил себя придурком мирового класса в глазах мисс Ричардс (кстати, как ее зовут?), выяснив, что она была знакома с Келом. Вечер в компании отца-паразита был непереваренным зернышком кукурузы в этом пироге с дерьмом.

Терри отодвинул тарелку.

– У тебя есть выпивка покрепче? – он засопел, почесав за ухом. – Вино не помогает.

Лучше бы он вернулся к таблеткам. С ним Терри всегда пребывал в веселом, хорошем расположении духа. Он бы так и поступил, если бы мог его себе позволить. Но, увы, на его банковском счете образовалась дыра в форме среднего пальца из-за отказа от контракта на три книги. Так бывает, когда тратишь все гонорары на проституток и безумные выходные с актрисами, которым за рекламу кофемашины платили втрое больше, чем он зарабатывал вообще.

– Надерись уже, – я указал на бар в углу. Если он хотел окончательно убить себе печень, то препятствовать не стану.

Встав, я удалился наверх. Прошел мимо комнаты Келлана. За эти четыре года там все так и осталось нетронутым. Я остановился, положив руку на дверь, но не открывая ее. Интересно, кто первым нарушит это пространство? Риэлтор, когда я наконец продам этот кошмарный дом? Новая домработница, которая забудет о моем правиле не прикасаться ни к чему, связанному с Келланом, и пропылесосит квартиру? Чертово землетрясение? Не имеет значения. Пусть даже крысы, все равно это будет чертовски больно.

Келлан был хорошим и умер слишком молодым. Я был плохим и каждый день проживал в аду. Я отвернулся от двери, проскользнув в свою спальню, и упал головой на подушку. Я уставился в потолок, как будто принимая участие в конкурсе гляделок, заведомо зная о проигрыше. Сон не приходил.

Говорят, время притупляет боль.

Ложь.

Вина – это топливо для боли, и она разжигает ее каждый раз, когда пламя угасает.

Она вышла из своего офиса в шесть тридцать пять, с улыбкой помахав швейцару на прощание.

Я сидел в кафе через дорогу, наблюдая за зданием, как будто мне не нужно было управлять клиникой, приносящей доход в двенадцать миллионов долларов в год. Я находился здесь с пяти часов, просто на всякий случай.

Ради удовольствия понаблюдать за юной мисс Ричардс я отложил один ежегодный осмотр и две процедуры ЭКО, а одна очень расстроенная роженица с расширением на три сантиметра гадала, где, черт возьми, ее врач. Вряд ли бы ее удовлетворил ответ, что ее доктор следит за тем, как покидает рабочее место помощник литературного агента.

Я бросил несколько монет в кружку для сбора чаевых на туристическую поездку и перешел улицу, чтобы перехватить маленькую занозу до того, как она влетит в метро. Я не отрывал взгляда от ее фигуры, и мне представилась возможность ее оценить.

Каштановые волосы мисс Ричардс были острижены в нарочито неряшливом, модном стиле «пошел ты, я из Нью-Йорка», с зачесанной набок челкой. Густые, выразительные брови подчеркивали зелень ее глаз. Черный берет на голове был слегка сдвинут набок, как у художницы. Мне хотелось сказать ей, что на самом деле она не художница. Хотя и не знал. Может быть, и художница.