Я готов молиться на то самое паровое отопление, которое включают с месячным запозданием, которое постоянно недодает три – пять градусов до положенной нормы, которое в мае, когда температура за бортом многоэтажек перепрыгивает за отметку 20 градусов по Цельсию, вдруг, срывается с цепи и раскаляет батареи чуть не до красна, выжимая из нас пот и нецензурные выражения. Я готов молиться на Великого Бога Теплосети и апостолов его ТЭЦ, ГРЭСС и даже на Маленькие Вонючие Котельные.

В дверь кто-то стучит и, не ожидая ответа, дергает ее на себя. Крючок жалобно звякает ржавыми боками о петлю.

–Эй, открывай, а то милицию вызову! – Неузнать сторожа по хриплому стариковскому дисконту и "деликатности" обращения невозможно.

С трудом распрямив смерзшиеся коленные суставы, я походкой пьяной цапли бреду к дверям. Открываю.

–Что вы хотите? – Моя внешность никак не вяжется с тем: что и как я говорю. Сторож слегка обескуражен.

–Ты хто такой и чо здеся делаешь?

–Хозяин. Не узнали? А «здеся» – передразниваю старика – я пью. – Моя лапидарность сторожу нравится, а исходящий от меня запах перегара не оставлял сомнений в искренности.

–Чо пьешь – сам вижу. А пошто ко мне не зашел? Я перцовочку завсегда с милой душой. Так у меня, ить и теплее. Чай в энтой халупе меньше чем с ящика не согреешься… Гляди, если чо осталось заходи ко мне. Сальцо, картошка, огурчики соленые – с меня.

–А банька?

–Да запросто. Под хорошую выпивку и баньку сделаю.

Бог явно на моей стороне. И нет смысла молиться на языческие теплосети, если в сотне метров от меня можно затопить настоящую, жаркую баню. А за баньку я сейчас готов умереть, а не то, что за бутылкой сгонять.

–Идет – подытоживаю я. – Топите баню, а я пока до магазина сбегаю, разомнусь. Да, пакетики прихватите. Там закуска осталась.

Я сую сторожу остатки моего пира: консервы, колбасу, сыр, корейскую лапшу в коробках, наскоро умываюсь снегом и отправляюсь за спиртным.

Через пару часов мы уже блаженствуем в бане.

–А вот мы тя, веничком. – Дед в прошлой жизни наверняка был палачом. Охаживает немилосердно, но я не сопротивляюсь. Тепло уже добралось до костей и постепенно размораживает хрящи и сухожилия.

– От супружницы небось сбежал? – Спрашивает дед, синхронно размахивая веником и бородой. Не дожидаясь ответа, развивает мысль: – Они, стервозины, до чего угодно мужика довесть могут. Все кричат, мол, СПИД – чума двадцатого века. Глупость. Бабы – вот чума всех веков. Кабы ни они, разишь, этот СПИД был бы? Нет!

–Пожалуй, без них у СПИДа шансов было бы поменьше. Хотя есть и другие переносчики. – я разморен, счастлив и сейчас готов согласиться даже с тем, что Джомолунгма – прыщ на теле Западносибирской низменности. Кроме того, версия сторожа относительно моей ссоры с несуществующей супругой, действительно неплохое объяснение, тому, что я в марте отпраздновал открытие дачного сезона. Но чувство справедливости берет свое и я, все же, добавляю:

–Но, с другой стороны, по большому счету, от общения с женщинами можно получить некоторое удовольствие…

–Чо!? С какой такой стороны? Какое-такое удовольствие? Чем больше живу, тем лучше понимаю: от бабы никакого удовольствия, окромя скандалов, нет. Годков десять уже одни скандалы и никакого удовольствия. Водочку выпить – скандал, папироску выкурить – вали, дед на улицу, деньгу – отдай, не отдал, опять же скандал. Проще у быка перед мордой тряпкой махать чем у бабы десятку на бутылку вытянуть. – Дед не на шутку раскипятился. – Слова-то какие придумал, интеллигент отмороженный: "общение с женщинами". Какое с бабой "общение"?