Из переулка вырываюсь на магистраль и едва успеваю увернуться от "ЗиЛКа". Тот резко тормозит, а я мысленно извиняюсь. Но спасение собственной жизни все же достаточный повод для оправдания нарушения правил дорожного движения. Тем более, что нынче правила не нарушает только те, кто их знает. А таких – единицы.

–Ушёл!!!.– Кричу я, глядя в зеркало заднего вида. И в моём крике больше удивления, чем торжества.

Сбрасываю скорость, сворачиваю во дворы и неспешно качу в сторону ближайшей трамвайной остановки.

Глава 6

Я трясусь в старом трамвае. Трясусь в никуда и без цели. Бандитскую машину бросил во дворе, за дом до остановки. Солнышко пригревает. В салоне жарко. На улице ясно, но прохладно. Ощущение такое, что природа никак не может решить куда качнуться: то ли вернуться к зиме, толи растопить остатки сугробов и дать зеленый свет зеленому цвету.

Ничто так не убаюкивает как стук колес по стыкам рельс и покачивание вагона на разбитой колее. Только в весеннем трамвае можно воспринимать жизнь так, как воспринимают ее груднички, слипающимися глазами из детской коляски – сонно и доверчиво.

–Молодой человек, а кто за вас билет покупать будет?

"Ребенка" грубо и бесцеремонно будят

Кондуктор, видно, была в другом вагоне, когда я садился в трамвай, и дала мне вздремнуть пару остановок.

–Сейчас, секундочку. – Автоматически засовываю руку в правый карман. Он оторван и, как следствие, пуст. Экскурсия в левый карман не дает никаких результатов кроме жуткой боли в раненном пальце. Забираюсь за пазуху. Нащупываю в нагрудном кармане стопку купюр и, наконец, проснувшись, понимаю, что ничего кроме долларов у меня нет.

–Ну, я жду! – Кондукторша смотрит на меня торжествующе, предвкушая мои извинения, униженные объяснения. «Тетенька, простите, я забыл денежки дома» или что-то в этом роде. Словом, цирк на колесах, где роль клоуна отводится «зайцу», то есть мне, а роль героического укротителя – ей. Худенькие ручки, тоненькие ножки, злое личико, выглядывающее из лат нового зеленого китайского пуховика. Фурия в доспехах рыцаря.

Трамвай почти пуст. Бабулька, из тех, у кого "перестройка" отняла цель жизни и кому не дала средств к ее, жизни, продолжению, вступается за меня.

–Да не трож ты его, сердешного. Видишь, с запоя он. По такой жизни со всяким может статься.

–А мне-то что? Ты хоть сдохни, а за проезд плати! Если всех за так возить, кто мне зарплату даст? А пропил все – ходи пешком.

–Да не пью я. – Вяло сопротивляюсь напраслине. Не объяснять же, что бежал из собственного дома по балконам. Что где-то зацепился и оторвал карман с кошельком. Что, вообще, меньше всего думал о деньгах, так как мне, мертвому, кошелек нужен не больше чем бедуину «Кадиллак» в пустыне.

–А не пьешь, так тем более плати!

–Да бомж он, разве не видишь? – встревает в разговор угрюмого вида мужик с переднего сиденья. – Разуй глаза: весь в рванье и грязи, щетина во всю рожу, забыл, как мыло выглядит и что такое гигиена! Какие у него деньги? Вшей бы не натащил…

Я совсем готов обидеться, но, глянув на свои грязные руки, черную, замусоленную повязку на пальце, брюки и куртку со следами скоростного спуска по пыльным балконам, начинаю понимать, что вид мой на самом деле особого доверия вызывать не должен.

–А ведь и правда бомж – с горечью констатирую вслух. Жить то мне негде. Кстати, и паспорта с собой нет. Остался в квартире, которую я потерял на неопределенный срок. И как оказалось, денег – то тоже нет ни копейки. Не будешь же в трамвае или магазине расплачиваться долларами. Размеренный спокойный быт последних трех лет взорвался и этим взрывом меня выкинуло на улицу, без документов и средств к существованию.