Каждый раз, когда я видел её быструю, скачущую походку, её полную подпрыгивающую грудь, извиняющуюся улыбку на простоватом лице, когда слышал звуки мягкого голоса, мне хотелось подойти и утешить девушку, сказать, чтобы она не расстраивалась, ведь почти ничего не заметно! Но я молчал, поедая глазами несчастную, чья нескладная, стеснительная фигурка мучила меня, заставляя думать о ней ночью, когда всё казалось особенно романтическим, а если и искажалось, то в сторону очарования. Не будь я парализован охватившим меня чувством, сделай всё только из любопытства – наверняка сохранил бы способность жалеть! Но вместе с невинностью я потерял и это свойство моей души.

Заметив сострадательные взгляды, которые я бросал на неё, девушка воодушевилась. Как-то вечером, встретившись со мной у магазина, она увлекла меня в сторону заброшенного сарая на краю деревни, где мне пришлось отдаться первому опыту любви из одного чувства жалости. Ничего, кроме отвращения, свидание не принесло. Робкий вид слетел с деревенской барышни вместе с лёгкой одеждой. Она накинулась на меня с жадностью опытного человека и принялась трогать влажными от волнения руками, тыкаясь мокрым ртом куда попало, и принуждала делать то, что я хотел сделать сам, движимый состраданием, а не по чужой воле. На следующий день, сгорая от стыда и чувства омерзения к себе, я уехал, проклиная день, когда увидел хромоножку.

Жена не знает той истории. Она часто называет меня циником, говорит, что я жалею только бродячих котов, но я ничего не могу с собой поделать. Не могу кинуть милостыню бродяге, подать руку женщине. Не могу пожалеть больного человека, травмированную Джессику например. Там, где дело касается жалости, мне всегда мерещится обман. Кажется, что все сговорились и хотят вывернуть меня наизнанку, чтобы выпотрошить и выбросить вон. Мне стоит больших усилий не нагрубить женщине, которая начинает жаловаться на жизнь, на мужа. Даже если не жалуется, а лишь делает несчастный вид, изображая страдалицу, мне становится противно, я готов плюнуть в лицемерку. А когда вижу хитрые глаза нищего, в гордой позе сидящего у церкви, то просто уверен, что он смеётся надо мной. Поэтому никогда не подаю. Бросаю в ящик для пожертвований свою копейку и душа моя спокойна.

Однако что-то мне подсказывало сейчас: история с большезубой Джессикой закончится свадьбой, ведь жалость не самое плохое чувство для начала любви. Удивительно, как воспарил мой друг, проникшись состраданием к американке! И как знать, куда бы повернули наши отношения с деревенской хромоножкой, не окажись она столь алчной, столь недоверчивой ко мне?..

Проверка паспортного режима подходила к концу.

Вместе с пассажирами, вылетающими из Дубая в Москву, я переместился в зал ожидания и от нечего делать стал наблюдать за ними. Кто-то принялся за газету, кто-то пошёл пить кофе, а многие отправились глазеть на прилавки бутиков. Заскучав, хотел было вздремнуть, но, почувствовав лёгкое движение публики, открыл глаза и, следуя общему порыву, обернулся.

У входа в зал стояла молодая дама, лет двадцати восьми, в тёмно-коричневом платье и с золотой сумочкой на плече. Застыв на секунду, она решала, куда пойти дальше, в сторону ли магазинчиков, шеренгой выстроившихся вдоль стены слева от неё, или к креслам справа, где за стёклами огромных окон виднелись прекрасные лайнеры, ползающие по лётному полю, как огромные белые гусеницы. Любопытство перевесило, и девушка повернула влево, обратив голову к витринам бутиков. Взоры людей, сидевших в креслах, невольно устремились к ней. И пока она шла от одного магазинчика к другому, останавливаясь на минуту или двигаясь дальше, шлейф завистливо-восхищённых взглядов так и тянулся за ней, становясь всё длиннее. Было в ней что-то печально-завораживающее, гипнотизирующее, что вынуждало забыть о приличиях и разглядывать её без стеснения, с откровенным любопытством, в то время как точёная, грациозная фигурка девушки выражала безразличие ко всему, что происходило вокруг. Мою сонливость как рукой сняло!