Одним из таких событий было пятничное приветствие. В этот день Султан Сулейман принимал визирей и высших чиновников перед молитвой. Михримах, одетая в лучшее платье, расшитое золотом, и с маленькой диадемой на голове, наблюдала за этим действом с балкона, расположенного так, чтобы женщины династии могли видеть, не будучи видимыми для всех. Рядом с ней стояла мать, Хюррем Султан, чьи глаза внимательно следили за каждым движением внизу.

Второй двор Дворца наполнялся людьми. Визири в своих торжественных кафтанах выстраивались в почтительном ожидании. Михримах знала некоторых из них. Вот Айяс-паша, с суровым лицом. А вот – и она почувствовала, как мать рядом напряглась – Великий визирь Паргалы Ибрагим-паша.

Ибрагим-паша был особенным. Он был не просто визирем, он был другом падишаха, его правой рукой, почти братом. Михримах видела, как отец доверяет ему, как они часами сидят вместе, обсуждая дела империи. Ибрагим был статен, красив и обладал властным видом. Его окружал ореол силы и влияния, который чувствовался даже на расстоянии. Но в то же время, Михримах чувствовала, что между Ибрагимом и ее матерью существует невидимая стена, наполненная напряжением. Хюррем никогда не говорила о нем прямо, но ее взгляд, ее чуть поджатые губы, когда его имя упоминалось, говорили о многом.

Сегодня Ибрагим-паша стоял ближе всех к трону падишаха, его поза была уверенной, почти равной. Михримах видела, как другие визири смотрят на него с почтением или, возможно, с завистью.

Затем появился ее отец. Шум стих, когда Султан Сулейман вышел на трон, расположенный под величественным навесом. Михримах замерла. Для нее он всегда был сначала отцом, любимым и сильным. Но в такие моменты она видела его глазами других – Владыка Мира, облаченный в символы власти, его взгляд был проницательным, его осанка – величественной. В нем сочетались невероятная мощь и спокойствие.

Михримах искала его взгляд, и на мгновение, когда он окинул взглядом балкон, их глаза встретились. Легкая, теплая улыбка тронула уголки его губ, предназначенная только для нее, его Луноликой. Сердце Михримах наполнилось радостью и гордостью. В этот момент, среди всей этой роскоши и власти, она чувствовала себя центром его мира, пусть и на краткое мгновение.

Она наблюдала, как визири по очереди подходят к отцу, кланяются, целуют край его одежды. Ибрагим-паша был первым. Он поклонился глубоко, но когда выпрямился, в его взгляде не было рабской покорности, только уважение и уверенность. Они обменялись несколькими словами, слишком тихими, чтобы Михримах могла их разобрать, но она видела, как отец кивает, слушая своего Великого визиря.

Хюррем рядом с ней была неподвижна, как статуя, но ее глаза не упускали ни одной детали. Михримах чувствовала, как мать учит ее всему, не произнося ни слова – учит читать лица, понимать невысказанное, чувствовать потоки власти.

После приветствия Султан и его окружение отправились в мечеть на пятничную молитву. Двор постепенно опустел, но атмосфера напряженности оставалась.

Вернувшись в свои покои, Михримах спросила у матери, осмелившись нарушить ее молчание: "Мама, почему Ибрагим-паша так… силен?"

Хюррем посмотрела на нее, и в ее глазах мелькнуло что-то, похожее на сталь. "Он силен, моя Луноликая, потому что падишах доверяет ему. Но в этом мире, власть – это как вода в ладонях. Сегодня она есть, завтра может утечь. Истинная сила не в должности, а в мудрости и преданности династии." Она говорила общими фразами, но Михримах чувствовала, что в ее словах скрыто нечто большее, предупреждение или обещание.