– Не лги мне, Миха, – постоянно повторяла она, потому что боялась обмануться.

– Чтоб я сдох, если лгу! – уверенно заверял я, потому что не боялся врать. И она верила. В глазах её блестели слёзы, крупные и чистые, как хрустальный горох.

– Не умирай, Миха! Прошу тебя, не умирай!

Я смущался, но обещал, что никогда не умру. Гладил её по голове, как маленькую девочку, и целовал в лоб.

Потом мы расстались.

Марго выехала из отеля, а я пошёл отсыпаться в двухуровневый люкс. Бабушка, наверное, в гробу перевернулась, если бы узнала, на что я потратил её наследство.

Спал я долго и сладко.

Проснулся, принял душ, поменял сорочку и позвонил родителям. Потом спустился в лаунж-бар и побаловался кальяном. Тамошние богатеи вели себя чрезвычайно деликатно: никто не спросил, почему я в драных джинсах и дешёвых кроссовках и почему я пью коктейль стоимостью в двухнедельный заработок. Им было по фигу. И мне было по фигу. И всем было хорошо.

Когда стемнело, я вышел прогуляться. Прошёлся до церкви святого Франциска, потом свернул на старую улочку и вышел на Stephansplatz, а от неё неспешным шагом добрался до дворца Hofburg.

День закончился. Оживилась ночная жизнь. Вена погрузилась в иллюминацию. Люди скопились в клубах и кабаках и ночных ресторанах.

Я осел в первом попавшемся баре. В интерьере доминировало дерево и хромированная латунь. С потолка свисали горы. Денег у меня было достаточно, чтобы заказать любой, даже самый дорогой коктейль. Я хлопнул себя по ляжке, засунул руку в карман и внутри кармана пересчитал купюры. Достоинство отличить не смог. Это меня огорчило. От выпитого тактильность ослабла. В трезвое время я мог на ощупь отличить доллар от евро, рубль от юаня. А тогда я был пьян. И, наверное, неадекватен, когда достал купюры и стал их сортировать и раскладывать по кучкам: с физиономией Франклина в правую сторону, с фигурой Петра в левую сторону, а по центру – с изображением мостов и ворот.

Мосты и ворота, символизирующие евро, я разложил по цветам: оранжевые, жёлтые и фуксия.

Заглянул в меню. Фуксия подходила к коктейлю «Ritz» из ликера, лимонного сока и коньяка «Ritz Fine Champagne» производства тысяча восемьсот шестьдесят пятого года.

Я заказал «Ritz» стоимостью в одну фуксию.

Бармен мне отказал. Сказал, что коктейль «Ritz» – это реклама. У них такого коктейля нет. Такой есть только в Париже, в баре «Хемингуэй». Ещё есть упоминание в книге рекордов Гиннесса, как самого дорогого коктейля в мире.

Я не дослушал, хлопнул рукой по стойке и, откинув ладонь, показал оранжевую купюру. Бармен разочаровался и предложил водку с вишневым ликёром.

«Что ж, пусть будет водка, – решил я. – Впрочем, водка – это хорошо!»

Повеселев, я указал на свободный столик, мол, поставь туда, а сам вышел в туалет. Мне требовалось освежиться.

Смочив макушку под краном, я вернулся в зал и заинтересовался женщинами. А что ещё делать с водкой на столе и деньгами в кармане! Свободной оказалась только одна. Я ринулся к ней и, не расплескав водки, галантно склонился и вежливо поинтересовался:

– Позвольте присесть?

Девушка вскинула взгляд, и глаза её расширились.

– Могу ли я вас угостить водкой?

Она захлопнула взгляд и перестала грызть трубочку.

– Ах, угостите даму водкой!

Сказала и расцвела, и обрадовалась. Как будто я был не я, а наследный принц.

– Что ещё заказать?

Девушка пожала плечами и сказала, что будет пить и есть всё то же самое, что пил и ел я, пьяный драный оболтус.

Так мы познакомились. Мою собеседницу звали Глафирой. Она была из Тюмени. Выглядела симпатичной, но уж очень блестящей: в обтягивающем глубоком декольте с искромётными стразами.