И ответил Аид брату всевластному: «Насовсем забирай (зпт) коли надобно (тчк)».
«Мы весь год это счастье не выдержим (тчк), – прилетела ответная молния. – Три сезона потерпим (зпт) не более (тчк)».
С этих пор у богов так и водится. Три сезона на Олимпе – дочь с матерью. А как возвращается к Аиду девица, мать грустнеет и зима наступает лютая.
Лишь Аиду в аду жарче жаркого – Персефона-то, говорят, в мамашу характером.
Афина
Какие только коленки Зевс не выкидывал. Однажды, к примеру, даже родил через голову. От Метиды, богини мудрости.
Греки о том часто метрикой хвастают.
Нагадали как-то Зевсу мойры древние, что Метида ему сынка родит – выродка. И взволновался тучегонитель мнительный. На ужин позвал богиню мудрости. «Приходите, – говорит, – Метида, любезная, разговор к вам важный имеется».
А сам взял да и съел на десерт богиню, с пирожным.
Да так запил её амброзией плотненько, что голова наутро чуть не треснула.
Призвал к себе Гефеста Зевс страдающий и застонал ему прямо на ухо:
– Ох и худо ж мне, Гефестушка, миленький! Голова вся аж гудит и раскалывается. Ты б помог мне, сынок, помог, родненький!
А Гефест, не поняв сложной метафоры, просто раскроил отцу голову надвое.
И выскочила из черепушки отцовской доченька – в полном армейском обмундировании: с копьём, щитом, в доспехах сверкающих.
Замотал тут родитель башкой раскроенной. Замычал: «Афи!.. Афи!..» – в изумлении. И назвали дочь Афиной-воительницей – богиней войны и мудрости. Войны – поскольку родилась по-походному, а мудрости – ибо грабли изобрела наступательные. Ну и ещё кое-что, по мелочи: флейту, трубу, горшок глиняный. Но грабли – главное. Из них вся мудрость-то и проистекла впоследствии.
А Гефест с той поры молотком врачевать всех принялся. Греки говорят – безотказно работает.
А Афина в какой-то момент вдруг увлеклась рукодельем, вышивкой. Всяк могла – и крестом болгарским, и оверлоком обшивочным… Оттого вот и вызвала её однажды Арахна на состязание.
«Поглядим, – говорит, – кто из нас носки лучше штопает!»
А богиня ей: «Вот уж совсем вам не советую. Если что, я ведь и пришить могу намертво!»
Но Арахна её не послушала и ковры стала ткать с картинками. Да всё про богов, всё неприглядное. Вот и огрела её богиня челноком по темени.
Не перенесла того удара прядильщица и на шёлковой пряже повесилась.
А Афина из петельки её вынула, по щекам посиневшим отшлёпала и говорит: «Живи же, плети же, искусница!»
И превратила Арахну в паучиху мерзкую.
А сама за новой сбруей к Гефесту отправилась.
– Скуй, – говорит, – мне, братик, доспехи модные – с низким вырезом да высоким врезом. Расплачусь с тобой чистым золотом.
А Гефест ей:
– Не надо мне золота! Мне любви твоей будет достаточно!
Да как ринется с пылом на скромницу, да как овладеет её правой коленкой.
Пролилось с того колена семя божественное, и закричала Гея оплодотворённая:
– Да вы чего тут, ироды, делаете?! У меня же весь год овуляция!!!
Прокричала так богиня разгневанная и родила мальца Эрихтония.
«У-у-у, – засуетился сейчас же Гефест озадаченный, – я ж забыл совсем, у меня ж горны погашены да вулканы не прибраны!»
И как дунет куда-то в подштанниках, только Гея с Афиной его и видели.
А сиротку того, Эрихтония, Афина в одиночку взращивала. Как-никак колено единое.
Гермес
А вот Гермеса небожители сызмальства величали посланцем божеским.
«Ух, посланец!» – часто выкрикивали. Ибо страдал тот Гермес клептоманией и тянул у богов что ни попадя.
То у Зевса свинтит божий скипетр. То трезубец умыкнёт у колебателя. Вот и возносили ему молитвы жулики греческие. Редкостным пройдохой у них бог Гермес числился.