Пошёл как-то Актеон дичь пострелять с приятелями, да так медовухи настрелялся, что горшок от амфоры не отличал воочию. И решил с пьяных глаз в ближайшем гроте освежиться.
А в гроте том, по оказии, Артемида с нимфами купалась.
Увидел её похмельный мученик и аж заблеял от изумления:
– Ты, бэ-бэ, хто?! – спрашивает.
– А ты кто?! – зарделась Артемида стыдливая.
– Я? Я Ик-теон, сын А-аристея!
– Смертный, что ли?!
– Ну-у… в данный момент… почти… Дай водицы испить, милая, кем хочешь для тебя стану!
– И оленем?
– Да хоть выхухолью!
– Нет, – улыбнулась Актеону богиня-охотница, – истинный мужчина с рогами должен разгуливать!
И превратила Актеона в оленя статного.
Расцвели на голове его рога ветвистые. Зацокал Актеон копытами стройными. И молвила ему богиня-охотница:
– Беги же скорей, расскажи приятелям, что саму Артемиду видел, девственную!
И побежал олень-Актеон перед друзьями хвастаться.
Но не признали приятели собутыльника. Затравили псами гончими да на вертеле кусками зажарили.
– Эх, – сокрушались они, причмокивая, – жаль, нет с нами Актеона верного. Вот уж кто б по достоинству оценил оленятинку.
Так и погиб Актеон, сын Аристея.
Ну а из псов тех гончих боги созвездие по привычке сделали.
Аид и Персефона
Или вот, к примеру, Аид мрачный. Ну, казалось бы, уж такая персона важная, а от тёщи страдал, как последний смерд.
И всё потому, что прельстился юной племянницей своей, Персефоной, дочерью Деметры и громовержца сладострастного.
Бегала, говорят, та Персефона по лугам с подружками, рвала себе цветочки алые… А Аид подглядел, прельстился и к брату Зевсу стремглав кинулся.
– Отдай, – говорит, – мне Персефону по-братски. Прельстился – аж горю весь, будто в пламени!
А громовержец ему:
– Бери на здоровьице. Но только так, чтоб Деметра не пронюхала.
И помчался Аид взбудораженный к Гее-матушке с просьбой сердечною:
– Помогите, мамаша, пожалуйста, умыкнуть вашу внучку для сватанья!
И обрадовалась плодородная матушка:
– Наконец-то! Не дождусь уж, думала! Боялась, сынок-то в меня пошёл, в Гею!
И прорастила на радостях цветок красоты невиданной.
Рванула тот цветок Персефона нежная, да и провалилась в царство Аидово. Только Солнце-Гелиос её и видело.
Примчалась Деметра на крик дочери, а там лишь океаниды безмозглые – мычат, блеют, глазками хлопают.
И взмолилась тут Солнцу мать безутешная:
– Не видал ли ты дочь мою, о светлый Гелиос? Как сквозь землю она провалилася!
– Так сквозь землю и того… ухнула! – отвечал ей златоликий Гелиос.
И о сговоре братцев всё выложил.
Ох и разгневалась богиня на небожителей. Ох и закатила на Олимпе истерику. А затем, собрав туники нарядные, уволилась из богов без выходного пособия.
Замерла с её уходом жизнь во всей Греции – облетели деревья, травы повысохли.
А Деметра устроилась у царя Элевсина, Келея, нянечкой и знай себе сынишку его Демофонта балует.
Натирает на ночь пряной амброзией да в горячую печь кладёт – подрумяниться.
Но не вышло суфле из Демофонта мелкого. Проснулась его истеричная маменька и весь процесс кулинарный испортила.
– Ах ты, дура! Дура набитая! – набросилась Деметра на бедную женщину. – Не видать теперь Демофонту бессмертия! Пропадёт, как и все, – сгинет пропадом!
Насилу эвлесийцы храмом её успокоили.
Впрочем, и он Деметру не особо умилостивил.
Оставалась земля бесплодной, богам жертвы на ней не курились.
Закручинился громовержец без курева и письмо Аиду отбил срочной молнией: «Брат Аидушка (зпт) смилуйся (тчк) Твоя тёща нас крайне третирует (тчк) Ты б вернул Персефону склочнице (тчк) Хоть на лето (зпт) хоть на каникулы (тчк)».