– Она к тебе приедет.
Сказала – через месяц…
«Подождём…»
– Женись на ней!
«Но счастья нет на свете…»
– Так Пушкин говорил, а мы найдём!
«Я – не ищу…»
– А у меня в предмете.
Причём не в одиночку, а вдвоём
С любимою…
«Зато, пока ты ищешь,
Их было, вероятно, больше тыщи?..»
6
Как цедры глянцевитая спираль
Сияет на фламандском натюрморте,
Так лес, где паутину собирал,
Просвечен весь и до весны в ремонте.
Противиться не в силах комарью,
Жиреющему от невинной крови,
Из термоса китайского налью
Заваренный в Москве бразильский кофе.
По брёвнышку не перейти ручья.
Напрасно гнёздам перепись устроил
И древнего урочища устои
Топчу напрасно сапогами я…
Не высмотрев сюжет, вернусь в деревню,
Где за щекой у скотницы орех,
А конюх объясняет бабьей ленью
Чревоугодье и содомский грех.
Там, в камышах озёрной пасторали,
Хозяйки и посконное своё
На длинных бельевых мостках стирали
И за беседой вряд ли забывали
Перемывать соседское бельё.
Всё на виду: обновки и обноски.
Молодки тёрли преусердно так,
Что под обмылком проступали доски
Сквозь мокрый ситец платьев и рубах.
Переполощут горький срам покуда,
На руку деревянно опершись,
Глядишь, помолвка сладится не худо,
Пьянчугу разбранят, замесят жизнь.
И это всё, не разгибая спины,
И это всё, в подолы пряча взгляд:
Обмоют мёртвых, справят именины,
Семью накормят, вырастят ребят.
А мужики, раскуривая трубки
(Все прочие занятья – ерунда),
Косятся на подоткнутые юбки
И баб чихвостят – нету, мол, стыда!
И рассуждают: какова погода,
Каков укос, когда нальётся сад,
Кому и где какая вышла льгота.
Затянутся и снова глаз косят.
А между тем почтенный горожанин,
Природы обстоятельный должник,
До ветру за овраг бежит в пижаме,
Не уяснив – где баня, где нужник?
Забавен мужикам столичный норов.
Неприбранный оглядывая край,
Затянутся, вздохнут:
«Отъелся боров, —
И крикнут вслед: Порты не потеряй!»
Вторая глава
1
Провинция не лишена достоинств.
Стереотип: природа, тишина…
И можно, ни о чём не беспокоясь,
Предаться вдохновению сполна,
Начать картину или кончить повесть;
За что ни взяться – будет глубина.
Деревня – рай для всякого поэта;
Я на себе готов проверить это.
Ну а пока Андрея навестил,
Художника в изгнанье добровольном.
Остаться бы? – Да не хватило сил
И сменного белья… Уехал, словом!
В Москве часа через четыре был.
И – в ресторан! Лафитник. Закусь пловом.
Уединенья требует искусство,
Но без комфорта, согласитесь, грустно.
В метро столкнулся с Николаем Г.
Не с тем, который Ге и передвижник,
А с Колькой Говорковым. Этот – книжник
И фарисей с портфельчиком в руке.
Сокурсник мой. По части баб – подвижник.
Бородку отпустил на сквозняке
(Уж больно жидковата бородёнка).
Слегка упитан, и глаза телёнка.
Экскурсоводом мается, чудак.
Халтурить мог бы, если нет таланта;
Раскрашивал бы фантики – хоть так,
Малярничал бы – пожирней зарплата…
А, впрочем, Колька говорить мастак,
И, верно, проболтали бы до завтра.
Но тут спешил. Меня с собой позвал.
Как говорится, с корабля – на бал…
Закуски и вино в ассортименте,
С пиликающей скрипкою урод,
Две женщины, литературный сброд…
Лишь не было художников и смерти.
Художники пришли. И смерть придёт.
Ну а пока гуляйте, ешьте, пейте,
Любите женщин, слушайте стихи…
Глядишь, заполнят время пустяки.
А там наступит час, всегда нежданный,
И, слёзную облобызав родню,
Оставим мир. Останется пижама,
Случайный телефон, долги, меню,
Ещё немного бытового хлама…
Пришёл. Ушёл. А мир не изменю.
Меня изменит мир – своей рукою
Препоручая вечному покою.
2
По вечерам засилье горькой тьмы.
Но вскоре сны овладевают нами;
Обязаны воображенью мы
Прекрасными, чарующими снами.
И снова, отдохнув от кутерьмы,
Доверчивыми ясными глазами
С утра готовы целый мир обнять,