Впишись в колхоз. Окончишь курсы к Пасхе.
Земля, Андрюша, к умному – добра.
А рисовать или калякать сказки —
Пустячное занятие, беда…
Того гляди, заглушит лебеда!
Смолк разговор. Смеркалось. Гаснул вечер.
Темнело в доме. Мать сложила хлеб
В мешок холщовый. Опустила плечи.
Задумалась. Луны крестьянский серп
Пшеницу дожинал, уже далече…
Наполнилась тяжёлой мглою степь.
Мать сожалела о заблудшем сыне,
Не ведавшем в родной земле – святыни.
А сын с улыбкой щурился на мать
И знал, что правота его бесспорна.
Жить – не скрипеть корнями, а дерзать,
Постигнуть беспредельность небосклона
И Родине прощальный звон связать
Из молчаливой ностальгии клёна,
Который повстречается в пути,
Когда уже к началу не прийти…
И мать – права. Земля древней искусства.
Вот почему искусство хлеб растить
Усилий больше требует и чувства.
Себя, однако, не переломить.
Занялся бы землёй, да сердце пусто.
А живопись – единственная нить,
Которою привязан к мирозданью…
Такая узость свойственна призванью.
Третья глава
1
Случайное знакомство в ресторане;
Что может быть вульгарнее, пошлей?
И вдруг – любовь! Повадки чувства странны.
Пришло некстати. Думаю о ней.
Завязкой начинаются романы,
А мне бы – развязаться поскорей.
Тревожиться о женщине – убого,
Вредит комфорту нежная тревога.
Попробовал отвлечься. Не с руки.
За кисти брался. И опять – напрасно.
На лестницу… И тут же – возвращался,
Летел на телефонные звонки:
Нет, не она!.. То Лизонька, то Ася…
Не шла работа. Мазал. Пустяки.
Ещё недавно – весел и доволен,
И вдруг… случайной женщиною болен?
Так, помнится, и славой не болел,
Известности желал, но лишь отчасти;
Была и слава в ранге прочих дел,
Отнюдь не становясь предметом страсти,
А тут не уберёгся, проглядел…
Иные, полюбив, твердят о счастье
И открывают в этом чувстве свойства,
Из коих признаю лишь беспокойство.
В «Эльбрус» поехал. Вечер просидел
За коньяком. Увы, не появилась.
А на бульваре Пушкин… Нужен мел,
Чтоб улыбнулась бронза?.. Мрак и сырость
Усугубили грусть. Зайти хотел
К знакомой той, что никогда не снилась.
И всё-таки отправился домой:
Вдруг Маша позвонит?.. О, боже мой!
Я в мастерской живу. А мастерская —
В полуподвале. Жидок свет окон.
При лампочке пишу, весь свет ругая.
Зато соседей нет, и – телефон.
Устроился уютно. Вроде рая.
Хотя в быту отсутствует балкон,
Но без балкона жить не так уж скверно,
Поскольку дворик – нечто вроде сквера.
Сквер пересёк. В оконце вижу свет.
По лестнице спустился… Кто же? Колька!
Спит на тахте. Окурки сигарет.
Две чашки из-под кофе и настойка.
Я, было, спать пошёл:
– Привет!
«Привет!
Зашёл проведать. Дожидался стойко.
Ты не столкнулся с нею?»
– Что?
«Как раз
Была здесь дама. Машей назвалась…»
2
Ждал – не дождался, ждал – и разминулись:
Судьбы обыкновенный произвол.
Я на судьбу до неприличья зол
За выверты, за женскую премудрость,
За то, что я, как пасторальный вол,
Крутую борозду тянул, сутулясь;
На плуге выволакивал рассвет,
А всходы, всходы – будут или нет?
Да и любовь – разыгранная карта,
Опять моя судьба играет мной…
Сорвал сегодня?.. Проиграю завтра,
Приплачивая жизнью остальной.
Судьба, пожалуй, хитроумней свата:
Оженит с горем, породнит с бедой;
Ещё сравню с капризною несушкой,
С рождественским подарком под подушкой…
Мария, киска! Нет, скорее – рысь…
Мне неуютно. В зябком нетерпенье
Намучался. Довольно… Появись!
Ещё нежнее обниму колени,
А поцелуи – за разлуку пени…
Сто!.. Тысяча!.. И повторю на бис!..
Нет, не приходишь… Ну и чёрт с тобою!
Гуляй себе по крыше – хвост трубою!
Забуду и забудусь… Каламбур?
А может, афоризм – из надоевших?
Пускай трубит им славу трубадур,
Предпочитаю афоризмам – женщин,
Красотам риторических фигур —
Изгибы форм, заведомо нежнейших.