– Только если кто-то другой будет дирижёром.
Он протянул ей партитуру.
Мария посмотрела. Там были только три слова:
«Помни. Пой. Передай.»
***
Теперь школа снова открыта.
Всё кажется обычным.
Только учительница музыки – с серебристыми волосами и взглядом, полным эха.
И дети… всё чаще уходят с урока, напевая беззвучно.
Если услышите эту мелодию в коридоре – не подпевайте.
Если она сама зазвучала в голове – отнесите её кому-то, кто сможет удержать.
Потому что песня не хочет забываться.
Песня – это память.
Но не обязательно – ваша.
Девочка, которая любила Леху Шаньгина
«Герои не умирают. Они просто начинают звучать тише.»
– надпись на стене туалета клуба «Панцирь», Калуга, 2009
Её звали Света.
Светлана, 17 лет, город Мышиногорск, население – 18 000, плюс-минус три похмелья.
Она училась на повара, жила с мамой и мёртвой кошкой, которую до сих пор называла «солнышко» и не выносила с балкона, потому что «не смогла бы просто так».
Она слушала Шаньгу с восьмого класса.
А если быть честной – с той самой ночи, когда её отчим бросил в ванну её любимый плеер, а мама просто посмотрела сквозь неё.
Тогда она достала из шкафа старые кассеты и впервые услышала хриплый, безбашенный голос, который пел о смерти, склепах и королях проклятых тряпичных королевств.
И впервые почувствовала, что кто-то говорит с ней. По-настоящему.
Леха умер в 2013-м.
Умер красиво, громко и в одиночку – как и подобает панк-гитаристу.
На сцене, с гитарой в руках и криком на губах.
Света тогда кричала с ним – перед экраном, в наушниках, одна. А потом плакала неделю.
Она выучила все песни наизусть.
Все интервью.
Номер его паспорта, год рождения, названия всех собак, которые у него были.
Сделала татуировку с надписью: «Где гниёт король, там рождаются стихи» – у самой ключицы.
А в восемнадцать поехала в Питер. На кладбище.
Она стояла над могилой, заваленной письмами, банками из-под энергетиков и смятыми самодельными зинами.
На плите было выбито:
АЛЕКСЕЙ ШАНЬГИН
1974—2013
РОК – ЭТО СМЕРТЬ. А Я – РОК.
Она стояла и шептала:
– Возьми меня. Я – твоя. Всегда была. Я знаю твои слова лучше, чем свои мысли. Я не боюсь смерти. Я боюсь жить, не слыша тебя. Вернись. Или забери меня с собой.
И тогда…
что-то шевельнулось в земле.
***
Света вернулась из Питера другой.
Не сразу, не резко.
Но мама говорила, что она теперь стала «тише».
А подруги – что «от неё пахнет сырой подвалиной».
Света просто улыбалась. Та самая улыбка, которая раньше была для Лехи. Теперь – только для себя.
И для кого-то ещё.
Сначала в почтовом ящике появился листок – мятый, исписанный корявыми строчками:
«Привет, кукла.
А ты правда хочешь знать, каково это – гнить и петь одновременно?
Хочешь ко мне в подземное королевство?
Принеси мне голос.
Верни мой голос – и я вернусь к тебе.
А.Ш.»
Подпись была почти стёрта, но Света узнала. Стиль, орфографию, даже почерк – она изучала его автографы ночами напролёт.
На следующее утро она вытащила с антресолей старый микрофон, с которым отец когда-то объявлял дискотеки в ПТУ.
Собрала на него плату, припаяла провод к старому магнитофону и начала – записывать себя.
Каждую ночь она читала в микрофон слова Шаньги.
Сначала – тексты песен. Потом – свои стихи, стилизованные «под него».
А потом – вещи, которые снились ей после визита на кладбище.
«Гробы стоят, глядят из тьмы,
Их зубы – гвозди, сны – дымы.
В одном лежу я, в другом – ты.
А третий пуст. Ждёт.»
На девятую ночь микрофон стал фонить.
На десятую – зашипел.
На одиннадцатую – он ответил.
– Кукла. Ты отдала мне голос. Теперь я вернусь.
Света плакала и смеялась. Она обнимала колонку, как живого человека.
Голос хрипел, надрывался, кашлял кровью эфира – но был.