– Да-да, – пробормотал он себе в рыжую бороду, – биварцы знают толк в вине.

Сарбан делал вид, что пьет, а сам поглядывал по сторонам, на посетителей, у которых глаза блестели от водки. Он попытался подсчитать, сколько мужчин было в кабаке, и сбился на тридцати пяти – вроде, кого-то уже считал, одни ушли, другие пришли, а некоторые, сидя на прежнем месте, менялись в лице, опустошая графин за графином, как будто изнутри у них упрямо лезли существа, рожденные алкогольными парами, стараясь избавиться от старого лица, может, стукнуть им пару раз по окровавленному пианино. Сарбан поискал заморышей-музыкантов, но как жертва, так и палач куда-то исчезли. Веселье теперь происходило за другим столом, где какая-то необъятная дама показывала грудь. Она достала одну, толстую, громадную, ниспадающую на тяжелый живот, словно гигантская колбаса – ответом были смех и аплодисменты. Достала вторую, розовую и как будто еще толще – публика громыхнула пуще прежнего. Веселье изверглось, словно пузырь с гноем, и они хохотали, вопили и харкали, а один тип выпростал свой уд, подражая бабе. Толстуха цапнула его за главную драгоценность, и они вдвоем вышли из общего зала. Тут Сарбан и обнаружил комнаты: двери в них выглядели черными дырами в темных стенах.

– Здесь же и переночевать можно? – спросил Сарбан у рыжего.

Тот кивнул и что-то проворчал. Сарбан изобразил еще один глоток вина и огляделся в поисках своего Ничто. Вскоре почувствовал, как мрачный взгляд рыжего впился в левую щеку. Повернулся к нему и спросил:

– А сюда часто иноземцы наведываются?

На лице рыжего не дрогнул ни один мускул, морщины на его лбу были глубоки, как пересохшие в незапамятные времена реки, взгляд аквамариновых глаз был на удивление трезвым. Рыжий протянул руку и приподнял графин с вином. Убедившись, что Сарбан к нему не притронулся, рыжий бросил на него хлесткий взгляд, будто ударил кнутом, и приложился. Нахлебавшись, сказал:

– Слушай: я тебя не спрашиваю, откуда у тебя пароль, ты меня не спрашиваешь ни о ком из присутствующих. Договорились?

Сарбан кивнул.

– Я тебя не спрашиваю, сколько раз по пути сюда тебе впердолили или ты кому-то впердолил, чтобы раздобыть пароль, и даже не спрашиваю, что тебе понадобилось в Альрауне. И за вино, которое не пил, ты все равно заплатишь.

Священник опять кивнул. Он посмотрел в глубокие глаза рыжего и подумал, что быть хозяином таверны Папука – все равно что за свою единственную жизнь прожить несколько тысяч чужих жизней и узреть, услышать все ужасы Мира меж этими то ли девятью, то ли десятью столами.

– Я тут всего лишь проездом. Пароль узнал от того, кто меня сюда привез, – он рыбак, ходит по домам в Инфими и продает свой товар. Я ему сказал, что ищу, и он ответил, дескать, у Папука лучше всего.

Рыжий взял вторую кружку, поставил рядом с кружкой Сарбана, налил в обе красного вина и подтолкнул одну к священнику. Обошел стойку и сел на табурет рядом с Сарбаном.

– Папук – это я, – с этими словами он указал вниз.

Сарбан увидел, что у мужчины нет обеих ног ниже колена. Он не заметил, когда вошел в корчму, что Папук ходит на деревянных протезах, при этом на удивление хорошо удерживая в равновесии свое большое и тяжелое тело.

– Когда один ублюдок мне отрубил ноги, я их схватил и забил сволочь насмерть. Проломил череп носком башмака. Я Папук[6]. Будем знакомы.

Мужчина придвинулся поближе к Сарбану и прошептал, обдавая вонью гнилых зубов:

– Что тебе нужно от Папука?

Сарбан бесчисленное множество раз репетировал следующие слова в холоде приходского дома и по дороге в Инфими. Рисовал в воздухе постыдные формы губами, глаза его видели то, что произносил рот, а желудок сжимался от омерзения, когда рождались в уме определенные мысли. Он эти два слова произнес десятки, сотни раз, и все-таки, ну надо же, когда он очутился так близко к решающему моменту и Папуку, они застряли в горле и отказались выходить. В глазах хозяина кабака заплясали искры, словно неведомые подводные твари подплыли к поверхности океана.