Статья 17 германского закона говорит: «если в момент предъявления иска о разводе муж вышел из германского подданства, а жена осталась немкой, то применяется германский закон». Что это значит? Муж, скажем, сделался французским подданным; его состояние и дееспособность, согласно французскому кодексу, определяются французскими законами; следовательно, и вопрос о том, можно ли отнять у него субъективное право называть такую-то женщину своею женою, должен обсуждаться по французским законам. А между тем, германская коллизионная норма говорит, что этот вопрос будет обсуждаться по германским законам. Следовательно, германское законодательство не признает вовсе исключительной компетенции иностранного законодательства в вопросах семейственного права.

Другой пример: в 1893 году представители 13 держав на первой конференции в Гааге, созванной для кодификации Международного Частного Права, выработали проект закона о вступлении в брак; в первой статье этого проекта мы читаем: «Право вступления в брак определяется отечественным законом каждого из брачующихся, если только этот закон не отсылает к закону местожительства или к закону места венчания». Что это значит? Это значит, что сами державы признали, что законодательная компетенция в вопросе о вступлении в брак может безразлично принадлежать законам трех стран: или отечества, или страны, где будущие супруги постоянно живут, или страны, где они венчаются; и ни о какой исключительной компетенции отечественного закона державы не думали.

Этих примеров пока довольно, чтобы пояснить, в чем дело. Каково отношение Международного Права к Государственному Праву? Субъекты Международного Права, отдельные государства, мыслятся, как сообщество, от имени которого к каждому отдельному государству предъявляются известные требования относительно существующего в его пределах правопорядка; Международное Право, например, предъявляет к отдельным государствам требования, чтобы они не отказывали иностранцам в защите их личности и имущества; но тот правопорядок, который в силу исполнительных действий государственной власти создается внутри государства, есть не Международное Право, а Государственное Право. Другими словами, существуют два разных юридических приказания – внешнее и внутреннее. Внешнее приказание исходит от сообщества государств и обращается к отдельному государству: «введите у себя такой-то закон». Затем может последовать внутренне приказание, от лица отдельного государства к индивидам, – ко всем, кому ведать надлежит: «внимайте, – у меня будет законом то-то и то-то». Это внутреннее приказание может последовать, может и не последовать, – во всяком случае, то, что постановит этим приказанием государство, будет внутреннее Государственное Право, а не надгосударственное право. Словом, Международное Право есть требование, а не требуемое. Теперь мы спросим: обращается ли Международное Право, т. е. сообщество государств, к отдельным государствам с требованием, чтобы они имели у себя такие-то определенные коллизионные нормы, и, прежде всего, с требованием, чтобы они взаимно признавали только одно государство исключительно компетентным в регулировании гражданских правоотношений? Тысячу раз нет. Решительно никто, ни одна держава, ни один член сообщества государств не признает такой нормы Международного Права, что законодательная компетенция в каждом отдельном случае может принадлежать только одному государству, не признает, чтобы к отдельному случаю могло быть применено только одно материальное право. Напротив, мы видим на каждом шагу, что в коллизионных нормах отдельных государств компетенция гражданского законодательства строится на самых различных основаниях; что часто отдельное государство кумулирует эти основания, т. е. объявляет себя компетентным по нескольким основаниям и еще никогда представителям иностранных государств не приходило в голову такие явные нарушения принципа исключительности компетенции объявлять противными Международному Праву. Напротив, все признают такой образ действий вполне правильным. Принцип исключительности всеми и всюду игнорируется, и все коллизионные нормы которые дедуктивно выводится из этого принципа, не признаются за требования Международного Права; государства издают свои коллизионные нормы, не справляясь с теми теоретическими нормами, и никто их в этом не укоряет, и сами они угрызений совести не чувствуют. Вот Вам еще два примера. По большинству современных законодательств коллизионная норма предоставляет решение вопроса о дееспособности отечественному закону, т. е. решает его по привязке подданства; но в Англии и Дании этот вопрос решается по закону страны, где лицо имеет постоянное место жительства; в Соединенных Штатах Северной Америки – по закону страны, где совершен рассматриваемый акт. Если русская женщина выдаст доверенность или обязательство, то во Франции скажут: «Эти акты действительны, если эта женщина по русским законам имела право их совершить»; в Англии спросят: «Где имела эта женщина свое постоянное место жительство?», и если окажется, что она постоянно живет во Франции, где замужняя женщина не может выдавать актов без разрешения мужа, то в Англии скажут: «По французскому закону мы должны признать акт недействительным». А в Северной Америке не спросят, ни кто эта женщина по своему подданству, ни где она постоянно живет, а только – где акт совершен? и если он совершен во Франции, то скажут: нет, в силу закона места совершения акта он недействителен. И вот, никогда еще представителям России или Франции не приходило в голову утверждать, что в Англии и в Соединенных Штатах Северной Америки нарушают требования Международного Права тем, что дееспособность лица обсуждается в тех странах не по отечественному закону этого лица. Другой пример: наше законодательство предписывает российским подданным, как законную форму вступления в брак, церковное венчание, но двое русских, которые во Франции вступят в брак по форме, предписываемой законами Франции, будут во Франции считаться законными супругами, в России – живущими в безбрачном состоянии. Между тем, теоретики – интернационалисты находят, что правило locus regit actum, т. е. что формальная действительность акта обсуждается по закону места, где акт совершен, – что это правило имеет свои корни в Международном Праве, в уважении к суверенитету страны, где акт совершен. И, однако, ни Россия не думает, что Франция оскорбляет ее суверенитет, объявляя у себя законными браки русских подданных, совершенные в мэрии, ни Франция не думает, что Россия оскорбляет ее суверенитет, считая у себя такие браки незаконными. Месяца два тому назад мне пришлось читать в одной французской газете заметку под заглавием: «Барышни, берегитесь болгар». Оказывается, что студенты-болгары французских университетов Монпелье, Орлеана, Тулузы, Бордо часто женятся на француженках по французским законам, затем уезжают со своими семьями на родину – в Болгарию; бывали случаи, что мужья там бросали своих французских жен на произвол судьбы и те в Болгарии оказывались беззащитными, потому что их рассматривали как наложниц, потому что вне церковного венчания в Болгарии брак не признается законным. Газета предупреждала французских девушек и их родителей, что в таких случаях смешанных браков недостаточно перевенчаться у мэра, но нужно еще соблюсти требование церковной формы венчания; но она отнюдь не призывала громов французского правительства против Болгарин, у которой существует свое самостоятельное национальное законодательство и которая вправе регулировать у себя гражданские правоотношения, как ей вздумается. Таким образом, совершенно очевидно, что во всех приведенных слу чаях нет речи о нарушениях Международного Права. Если же право и не притязает на то, чтобы связывать обязанного, то это не есть право, и таким образом, мы вправе сказать: Международное Частное Право было бы ветвью Международного Права, если бы сообщество государств требовало от отдельных государств, чтобы они имели у себя определенные коллизионные нормы. Этого требования не существует, а, следовательно, из Международного Права вывести Международное Частное Право нельзя.