В этом году зима пришла рано, не дав осени разгуляться, как следует. Листья еще не успели толком пожелтеть и разлететься, как затрещали мелкие, сырые морозы. Хея любила и зиму, и осень, и лето, но в этом городе все было относительно и порой казалось, что у времен года напрочь отсутствует договоренность о том, кто и когда вступает в свои законные права. Хотя возможно, именно здесь они и договорились снять все привычные условности и выходили на "сцену" в удобное для них самих время. Петербург не сопротивлялся, сыростью и морозами его было не напугать. А вот люди суетились в попытке спастись от гололеда и ледяных ознобов.

– Холод – это иллюзия. – Хея повторяла это, как мантру, когда ей действительно было холодно. Ноги даже под одеялом никак не могли согреться.

– Холод – это иллюзия! – она вспомнила дождливый августовский день на берегу Ладоги. Этот день надолго расположился в ее памяти, один из самых ярких и неоднозначных дней того скудного питреского лета…

Зачастую, на Ладоге люди сбивались кучками в поисках просветления, тщетно пытаясь увидеть его в глазах соседа. Хотя кто-то, возможно, и впрямь получал это самое просветление, прямо там на берегу легендарного озера, всегда так приветливо встречающего туристов, медитирующих и просто практикующих эдакий образ жизни людей. Она и сама любила таких людей, как на Ладоге, свободных, легких, отпустивших свои проблемы и плывущих в томных и бесконечных ладожских вечерах у костра. Любила, наверное, потому что и сама была такой же летящей в этом облаке жизни.

– Чем они здесь занимались? – подумала Хея, шагая по выжженному берегу среди камней и песка. Нет, деревья стояли, как принято – корнями вниз, макушками с зелеными кронами вверх. И камни, как и принято, были разбросаны по песчаному берегу, в каком-то неведомом человеку порядке высшего хаоса вещей. И ветер вроде дул. Но земля как-будто перестала дышать. Тусовка, которая продолжалась здесь ни одну неделю, уехала сегодня утром. А земля осталась. Раскаченные места, так называемой силы, всегда гудели. А здесь стояла мертвецкая, холодная, не привычная живому телу тишина.

– Первый раз такое вижу, – бормотала она, сжимая в руках небольшой камень, будто не веря в то, что он вдруг оказался неживым. Камни были ее отдельной историей и одними из лучших проводников, каждый непременно особенный, как и люди, – каждый по своему прекрасный. Поэтому она и не верила, что не дышит.

Настя, Оля, Костя и еще трое ребят, с которыми она познакомилась вчера, когда приехала в лагерь своих друзей, продолжали болтать, двигаясь вперед по берегу и опушке леса. Хея отстала. В такие моменты у нее не возникало лишних вопросов, она просто знала то, что должна сейчас сделать. Как если бы в этот момент активировалось какое-то более сильное, более разумное существо внутри ее тела. Она закрыла глаза и медленно вздохнула. Вокруг зашурашал песок. Вихрь поднимался и поднимался, все набирая силу. Она открыла глаза и, стоя прямо в центре воронки, спокойно смотрела по сторонам на то, что происходит вокруг. Мозг уже давно привык и практически не сопротивлялся велению разума. Пространство загудело. Будто соки по стволам, откуда-то снизу, из невидимых человеческому глазу бескрайних недр земли, потекла энергия. Опушка тихонько ахнула и задышала.

– Вот так-то! – место раскачивалось и гудело все громче и громче. Хея просто стояла. Воронка становилась все мощнее и мощнее. Это было похоже на торнадо. Она дышала сама и лес, и озеро, и даже земля дышали вместе с ней. Дышали благодарно, окутывая ее своим теплом в эту дождливо-солнечную погоду. Внутри все горело. В груди было так жарко, как если бы там полыхало пламя.