Волнения из-за того, что она потеряла над собой контроль и в результате едва не покалечила Галлета, как-то вытеснили у неё из головы причину, по которой это произошло. В те минуты, что она билась с ним, она чувствовала небывалый эмоциональный подъём – казалось, она впервые по-настоящему проснулась и воспринимала всё происходящее необычайно ясно и чётко. Ловя каждое движение противника и взмахивая клинком, она словно бы жила и дышала их кружением на краю опасности, и это было столь прекрасно и вдохновляюще, что заставило её забыть обо всём. В том числе и о том, что в руках у неё реальный меч, а не безобидный муляж. И почему прежде она не испытывала ничего подобного, стоя напротив напарника в спарринге, когда их обучали владеть оружием?.. Может быть, потому, что никогда не верила в то, что он проходит всерьёз? Или потому, что ей не из-за чего было выкладываться на полную?..

Слова Анарэль на время усмирили внутренние стенания Векаты на тему дуэли, но теперь новый червь сомнения грыз её мелкими острыми зубками: что же она за ангел, коли ей по душе не творить, а уничтожать?.. Почему из всех возможных занятий по душе ей пришлись именно сражения? Не искусство, не наука, не улучшение повседневной жизни Рая, не помощь смертным, а битвы, в которых при обыкновенном раскладе противники страдают и гибнут? Почему между войной и миром сердце её тяготеет к первому, тогда как она всем существом сопротивляется самой мысли о насилии и причинении боли кому бы то ни было? Как мерзко, как отвратительно! Кому нужна её внезапно обнаружившаяся страсть к схваткам? Кому станет легче жить оттого, что она заставит кого-то мучиться, всадив в чьё-то тело клинок и пролив чью-то кровь? Как она сумеет изменить вселенную к лучшему, если сжимает в ладони не созидательный инструмент, а разрушительное оружие?

Несколько дней Веката ходила, как в воду опущенная. Анарэль думала, что виной тому переживания из-за ран Галлета, и Веката не могла отыскать в себе силы и желание разубеждать её – было слишком постыдно и противно признаться лучшей подруге, этому воплощению доброты и милосердия, в том, сколько гадости и мрака она вдруг в себе увидела. Она казалась себе грязной, чуть ли не осквернённой, и не знала, какое средство способно помочь ей отмыться от ужасных нечистот.

– Веката, задержись, пожалуйста, – услышала она голос Сона́ры, преподавательницы по владению оружием.

Веката остановилась, отстав от однокурсников, которые покидали тренировочное поле, и обернулась к Сонаре, не сводившей с неё внимательных зелёных глаз. Услышавшая её Анарэль тоже притормозила, выжидающе посмотрев на Векату.

– Нет, Анарэль, ты иди, – сказала наставница, заметив, что та не торопится уходить. – Я хочу поговорить с Векатой тет-а-тет. Не беспокойся за неё, она скоро к тебе присоединится.

– Хорошо, – послушно кивнула она и, бросив на Векату ещё один тревожный взгляд, с видимой неохотой направилась прочь.

Дождавшись, пока все, кроме Векаты, удалятся с поля, Сонара опустилась на землю и кивнула ей.

– Садись. Я не задержу тебя надолго, но мне нужно кое-что узнать, – голос её звучал ровно и доброжелательно.

Веката села напротив наставницы.

– В чём дело, Веката? – озабоченно спросила Сонара.

– О чём Вы? – насторожённо уточнила та.

– Ты в последние дни сама не своя – совсем перестала заниматься. Прежде я не замечала за тобой подобного. Ты всегда была ответственной и усердной ученицей, и пусть никогда не пылала такой любовью к фехтованию или рубке на мечах, как Криста или Дейлан, но работала с достойной отдачей. А теперь у меня такое чувство, что ты к оружию и притрагиваться не хочешь – не стараешься, не пытаешься усвоить новые или воспроизвести уже известные тебе приёмы, не атакуешь и толком не обороняешься – сколько раз у тебя уже выбивали клинок за эту неделю? Что с тобой случилось? У тебя что-то болит? Тебе тяжело двигаться? Твой меч сломан? Или тебе мешает что-то другое?